Марфа была рослая, румяная и белолицая, то есть не серая и приметливая, как и муж, что внушало беспокойство за дальнейшее бытование их крепкого хозяйства. Тогда как в прежние года сложней существовать было слабым, ленивым и бесхозяйственным. Федос Кузьмич по грамотной речи грозного степного старика понял, что никакой он не чабан. Беглец скорее, раз с ним внуки и больше никого. Никого? Каких только постояльцев не перебывало у Федоса Кузьмича, однако страх был незнаком ему.

За окнами пошел и усилился дождь, навевая покой монотонным стуком капель. Аяна едва похлебала щи, процедив бульон так, чтобы не попадались капуста и картофель, и выловив кусок говядины. Мунхэбаяр, которого разбудил его голодный желудок, поступил подобным же образом. И только Чагдар-Балта и Зоригто быстро расправились со щами и ломтями вкусного пшеничного хлеба.

– Вот, – заметил на это Федос Кузьмич, – сразу видно, кто здесь дети степей, а кто города. Судя по съеденным щам, ваш Зоригто тоже говорит по-русски.

Мужику хотелось поставить гостей хоть в какую-нибудь моральную зависимость, мало ли как они вооружены и какие имеют намерения. Зоригто не отреагировал на его слова. Он встал из-за стола и сказал деду:

– Ну, я пошел спать в конюшню.

Дед отдал Зоригто револьвер, сестра – лук, и надоедливый хозяин не без иронии воскликнул:

– Теперь я понял, почему вы спрашивали про патроны. У вас нет станкового пулемета, как у меня. Что ж, будете уезжать – я поделюсь патронами для вашего револьвера. У меня их – как этого мокрого дождя. А он и завтра, по-моему, будет нашим гостем. Давайте мы, как проснетесь, истопим баню, недорого возьму.

– Если будет такой же дождь, то мы задержимся, конечно, – согласился Чагдар-Балта, находя предложения мужика полезными для себя и внуков.

Незаметно он включил в их число Мунхэбаяра и уже подумывал: «А сколько же волос в хвосте Сагаалшан?»

Известно, что хвост лошади надо время от времени прореживать, чтобы он не разрастался буйно, и что это очень важная вещь для животного, средство его общения с людьми, как и у других верных им животных – собак, и имеет он восемнадцать позвонков.

Аяна каждодневно расчесывала хвост Сагаалшан и стригуна, им нравилось это. Раньше у грозного Чагдара был конюх. И теперь старик не знал, как извлечь из хвоста сто пять волос для морин хуура Мунхэбаяра. Их выдергивают или обрезают? И не будет ли Сагаалшан больно? Утром он спросит Федоса Кузьмича, а что, если тот поможет? Хозяева постоялых дворов, должно быть, опытны в уходе за лошадьми. А вообще, что представляет собой этот Мунхэбаяр? Надо послушать его сказки, это поможет скоротать время ненастья.

Купец положил на стол перед мужиком царский золотой империал, тот взял его и заметил, что в ходу появились первые советские золотые рубли, а еще и медные пятикопеечные монеты необыкновенной величины – «с чайное блюдце, не иначе».

И вот этот день, про который грозный старик думал, что было бы лучше, если бы он не наступил, и что лучше, если дни будут идти медленнее, еще медленнее, и еще, – наступил.

Они входили в Верхнеудинск конной группой, от которой Чагдар-Балта отделил себя. Он медленно шел на отдохнувшем и получившем уход пегаше вдоль деревянного настила тротуара, а посередине улицы двигались высокая и благородная Сагаалшан и Аяна на ней, стригун, Зоригто и Мунхэбаяр при них эскортом на своих отмытых коняшках. Не так плохи на самом деле они были, эти коняшки, но рядом с Сагаалшан и стригуном никак не смотрелись. Впереди перед группой шел сводный духовой оркестр. Он сбивался то на хрип, то на фальцет, и кони досадливо поводили в этих случаях ушами, словно отлично разбирались в нотах и походных маршах. За группой слаженно цокал копытами эскадрон кавалеристов-красноармейцев с развернутым красным знаменем.