Самый кончик гладит меня по половым губам, словно разрешения спрашивая, а у меня от переизбытка эмоций голова кружится, словно я на самом краю обрыва стою и вниз смотрю. Туда, куда он меня так упорно тянет.

— А ты сам сможешь?

— Сказать, что до смерти хочу тебя трахнуть, сказать, как сильно ненавижу за это тебя? Могу. А сможешь ли ты сказать, что хочешь меня?

— Ненавижу. Точно.

— Но хочешь.

— Хочу…

— Воот…

— Убить, — заканчиваю фразу царапая ногтями кожу его рук.

— О, секс тоже может убивать. А наш секс вполне вероятно убьет меня.

— Ну раз есть хотя бы шанс увидеть твой труп, трепыхающийся от оргазма.

Богдан скалится, смеется и член в руку берет, складочки мои раздвигает. Вторая рука все еще на горле, все еще давит, но большой палец губы мои гладит. В рот толкается, а я зубами его сжимаю. Только он от этого содрогается. Дрожит, чаще дышит, членом пытается в меня толкаться.

— Ты кончишь первая.

— Учитывая, что я девственница, вряд ли.

— А я сказал, что здесь никто врать не будет. И я врать тем более не буду, — проводит он влажным пальцем по губам, а затем сам их касается. Сначала я даже не замечаю, он просто водит по ним своими губами, продолжая смотреть мне в глаза, а затем язык достает.

Богдан как кистью меня обмазывает. Губы, щеки, мочку уха. Я уже по кровати мечусь, так меня колотит от его действий, от его поцелуев, которые с каждым мгновением все смелее, настырнее, грубее. Настолько, что теперь его язык в моем рту, яро орудует. Тело дрожит, сердце готово из груди выскочить. Яд удовольствия проникает по венам во все самые отдаленные участки тела, и несдержанно руками его шею глажу, по ёжику, что светится от экрана в темноте.

Я даже время не знаю. Сейчас, между нами оно словно застыло. Сейчас, между нами есть только мы.

Да, я в клетке, но врать себе не хочу и признаюсь смело, мне это нравится. Нравится его грубые словечки, манеры, даже то, как крепко он руку мою держит, словно потерять боится. И я ногтями спину его царапаю. Чувствую, как его грудь плющит мою, как его пальцы шершавые помогают себе половые губы раскрыть, как вход для орудия мести.

И если даже я всего лишь повод отомстить, то пусть будет так, потому что я еще никогда не испытывала такой противоречивой смеси чувств к парню, да и вряд ли испытаю.

Он целует меня жадно, властно, почти жестоко, словно наказывая за то, кто я, за мою фамилию, даже наврал мне, глупый. Глупый, обиженный мальчик в великолепном теле мужчины.

Головка, горячая, гладкая, сухая пытается проникнуть в меня. Я напрягаюсь, впервые осознавая, что его член немаленьких размером попытается вместиться в меня. Он давит сильнее, а я глаза распахиваю, поцелуй прерываю, хочу притормозить, потому что у него планов быть нежным точно нет. Он, не церемонясь, толкается в меня, несмотря на то, что я в него упираюсь, шепчу:

— Стой, больно.

Он снова целует меня и сильнее давит, почти разрывая меня надвое. Я вся сжимаюсь, пытаясь привыкнуть к этой боли, он она только усиливается, с тем, как Богдан толкается сильнее. До самого конца.

— Больно, скотина ты такая! Мне больно!

— Так может ты расслабишься, или член мне оторвать хочешь, — шипит он и рвано дышит, я вздрагиваю от капли пота на шее. — Расслабься.

— Давай я тебе кочергу в зад вставлю и предложу расслабиться.

— Я еще не готов к таким близким отношениям, — еле выговаривает он, полностью опускаясь на меня, входя своей кувалдой до самого конца. И я кричу, реву, а он мне рот закрывает, слезы слизывает. — Да потерпи ты, должно пройти.

— А не проходит, — ною я, ладонь его кусая, а он выдыхает хрипло и пытается член достать, а мне еще больнее. — Отрастят себе чудовищ, а потом девушек невинных насилуют.