Она снова брезгливо передернула плечами, поправила очки, наклонилась к ящику стола и достала пластиковую карточку, резко шлепнув её на стол передо мной.

– Распишитесь в получении здесь! – произнесла она, снова наклонившись к ящику, и легким движением вытащила огромную толстую книгу в красном бархатном переплете с желтыми плотными страницами. Я восхитилась силой её пальцев: я бы с трудом удержала такую двумя руками, а она ещё и крутанула её в воздухе одним запястьем. Открыв на нужной странице, она перевернула книгу и придвинула ко мне, ткнув длинным красным ногтем в строчку с моим именем.

Я расписалась еще раз в указанном месте, стараясь не оставить привычную неразборчивую закорючку, а вывести красивую завитушку, не хуже каллиграфического почерка, которым была вписана моя фамилия. Даже кончик языка высунула от усердия, как ребенок, впервые рисующий солнышко желтым карандашом.

Вдруг меня осенило: когда она успела вписать мое имя в эту книгу? И бейдж, который она достала из ящика стола, тоже уже был готов. Я всего лишь двадцать минут назад была у психолога.

Откуда они взяли мои данные для договора и бейджа? Неужели мой психолог сразу передал информацию обо мне? Я заполняла анкету в клинике перед приемом, вписывая туда свои паспортные данные. Но как же клятва психологов… Или как они называют свои тайные обязательства? Кажется, я пропустила все эти важные моменты, когда в институте рассказывали о моих правах. Но, благодаря кино, я искренне верила, что работающий психолог должен свято хранить всю информацию, попавшую к нему. Ему, по идее, должны были вырывать ногти в пытках, но он не имел права распространять мое имя как пациентки. Надеюсь, это не он, или хотя бы не на первом же ногте. Мне стало жаль психолога, который и так будет сидеть на успокоительных после нашей встречи. Я представила, как он дрожащей рукой, с вырванными ногтями, открывает баночку с лекарствами, и простила ему все заранее.

Возможно, налоговая служба по официальному запросу передала мои данные в отдел. Начальник на моей прежней работе всегда говорил главному бухгалтеру, что в налоговой знают о ней больше, чем ее гинеколог, поэтому лучше отдать все добровольно, чем заставить их доставать деньги самим.

Но подождите, почему я говорю "бывшая работа"? Когда она успела стать бывшей? Только сейчас я задумалась: какого черта я вообще подписываю трудовой договор?! Меня моя работа устраивает. Не идеальная, конечно, но устраивает. Вторую я не потяну, у меня полный рабочий день, а трудоголизмом в нашей семье никто не страдал. Любовь к отдыху – это не та семейная традиция, которую я готова нарушить.

Вдруг около двери кашлянул Егор, привлекая к себе внимание. Начальница отдела кадров выразительно посмотрела на меня, намекая, что мне пора покинуть её пыльное картотечное царство. Но спустя пару секунд, решив, что я плохо понимаю тонкие намеки, она добавила к своему взгляду стряхивающий жест, словно прогоняя бездомного кота.

– Подождите, а откуда у вас мои данные? – проявила я неуместную настойчивость, хотя на самом деле следовало спросить, почему я вообще должна здесь работать.

Женщина обвела торжествующим взглядом шкафы картотеки и продублировала этот круг почета жестом, качнув своим узловатым, но все же изящным пальцем.

– Милочка, вы думаете, в этих шкафах фантики от конфет? Тут данные всех жителей города. Вы не понимаете, куда устраиваетесь на работу? – её презрение можно было бы киркой колоть на куски.

– Следуйте за мной! – произнес Егор, появляясь за моим плечом.

Я не заметила, как он подошел, и подпрыгнула от неожиданности. Кажется, секунду назад он стоял у двери. Но теперь он положил руку мне на плечо и настойчиво сжал пальцы. Не больно, но сопротивляться я не решилась. Ему ничего не стоило бы сломать мне руку, сил у него точно хватит. Конечно, он этого не сделает, но все равно не хочется с ним спорить. И-за него я не ответила, что абсолютно не понимаю, куда я устраиваюсь!