– Ходят слухи, – таинственным голосом сказал Мартин, – что по ночам черный кот по кличке Энгельс приходит к подножью памятника и остается там до утра.

Они засмеялись и, обнявшись, вышли из этого царства мертвых.

Каждое утро Мартин превращался в персонаж картины Магритта и уходил в офис. Вера смотрела телевизор, где зрители обсуждали скандалы принцессы Дианы и принца Чарльза, будто членов своей семьи; гуляла по паркам; встретилась в кафе с Камалой – та возвращалась в Бомбей, обещала писать.

Время побежало быстро-быстро. Днем Вера плыла облаком, а ночью летала звездой. Настало утро отъезда.

– Сувенир, – улыбнулся Мартин и протянул сверток.

В самолете, зажатая между двумя полными дамами, Вера закрыла глаза и мысленно перебрала все недавние события. «Только неделя, а столько всего случилось».

Уже дома из вороха шелковой шелестящей упаковки Вера достала кашемировый шарф в клетку Burberry, купленный в магазине Liberty, и письмо.

«Милая Вера! – писал Мартин. – Какая замечательная неделя! Я был счастлив провести ее с тобой перед тем, как уйти от мирской жизни в духовную. Я принимаю священный обет и следую своему предназначению. Будь счастлива! God bless you!9»

Ветер из открытого окна шевелил концы шарфа на плечах у Веры, в задумчивости сидящей на диване, и белый листок письма на полу.

В ту субботу Полина зачем-то заказала чашку эрл грея с молоком, хотя обычно пила его с лимоном. Лондон был утренний, суетливый, и раннее приземление в Хитроу давало о себе знать. В такси, или, как в шутку поправила ее подруга, кэбе, они зачем-то разболтались, вместо того чтобы поспать лишний час.

Роуз, еe соседка-англичанка, летела из Франции к себе домой – проведать больную маму и еe «старика Альцгеймера». Полина ехала за компанию. Проветриться. Без мужа, без детей, всего на два дня. Налегке. На абсолютном легке, как говорила она себе.

Ни турбулентность над Ла-Маншем, ни строгий пограничник, ни мартовский туман по дороге не смогли испортить предвкушение поездки.

– Скажи, ты в Лондон летишь с такой же радостью, как я в Москву? Ну, как домой – к безумной, экстравагантной и острой на язык мамочке? Или для тебя Лондон – мужчина? Надeжный, как британский флот. Отец, ждущий свою Бриджит Джонс в рождественском свитере в Сочельник?

– Ох, Полли, ну и напихала ты стереотипов через слово. Holy gosh10! Слушай, я не знаю, причeм тут британский флот, но я лечу как домой, да.

– Ну скажи, Лондон всe-таки мужчина или женщина для тебя?

– Женщина. Однозначно. Динамичная, сумбурная, с богатым прошлым.

– С богатым колониальным прошлым! – рассмеялась Полина.

– Так. А на эту тему у меня ранний Альцгеймер, как у мамы сейчас. Кстати, вот еe дом. Полли, ты зайдешь или посидишь в кафе?

– Роуз, твоя мама и без Альцгеймера меня не узнала бы – мы виделись всего пару раз. Давай я подожду тебя рядом. Тут карты показывают симпатичную кафешку, прямо рядом с Саатчи11. Поля плюхнулась на банкетку и сидела, глядя в окно, ничего не заказывая добрую четверть часа. В Лондоне она была давно, до детей. Последний раз – с покойным мужем на Новый год у друзей, а первый – совсем в детстве, когда родители отправили еe учить английский, почему-то в Кентербери.

Нахлынули воспоминания. Больше из последней поездки, чем из первой. Душевно, вкусно, ярко, но очень промозгло – таким ей запомнился Лондон, поэтому сегодня утром она руководствовалась принципом «всe самое тeплое надену сразу» – прилетела в уггах и в трeх слоях одежды под курткой.

Улыбчивый бариста предложил ей кофе вместо чая. Она отказалась, настояла на эрл грее и попросила зарядить телефон. Чашка оказалась огромной. Десять минут спустя, с наполовину выпитым чаем, ей было почти жарко. По телу разлилось приятное тепло, а осознание того, что ближайшие сорок восемь часов принадлежат только ей, придавало лeгкости и напрочь убирало головную боль от раннего подъема.