– Учитель…

– Да?

– У вас тут гора грязной одежды…

Судя по ее размерам, белье в нее подкидывали уже месяца три.

К тому моменту Чу Ваньнин установил на место одну из рук «ночного стража». Он потер ноющие плечи и поднял глаза на кучу одежды, наваленную поверх сундука.

– Я сам постираю, – холодно произнес Чу Ваньнин.

Мо Жань с облегчением вздохнул, про себя благодаря небо и землю за ниспосланную милость, а затем с любопытством спросил:

– Ого, неужели учитель и стирать умеет?

Чу Ваньнин бросил на него короткий взгляд и, помедлив, равнодушно ответил:

– А что в этом сложного? Бросить в воду, замочить, потом вытащить и повесить сушиться, вот и все.

Интересно, какое бы впечатление произвели эти слова на девиц, что сохли по уважаемому наставнику Чу? Мо Жань ничуть не сомневался, что их трепетные сердца были бы разбиты. Возвышенный и прекрасный образ этого человека – одна видимость, пшик, что могло вызывать лишь презрение.

– Уже поздно. Сейчас пойдешь со мной в столовую, а потом вернешься и закончишь с уборкой.

Зал Мэн-по никогда не пустовал: внутри всегда сидели хотя бы несколько учеников. Взяв деревянный, покрытый лаком поднос, Чу Ваньнин поставил на него несколько блюд и молча сел за стол в самом углу.

Вокруг него тут же образовалось безлюдное пространство окружностью около двадцати чи[28].

Никто не осмеливался садиться слишком близко к старейшине Юйхэну: все опасались, что он, вдруг разгневавшись, тут же достанет Тяньвэнь и начнет стегать всех без разбору. Чу Ваньнин прекрасно понимал ход их мыслей, но его это ничуть не заботило; холодный и безразличный ко всему красавец спокойно сидел на своем месте и благопристойно принимал пищу.

Сегодня, однако, все было немного иначе.

Раз Мо Жань пришел с Чу Ваньнином, то, конечно, должен был сидеть с ним.

Другие боялись Чу Ваньнина, и Мо Жань боялся, но ему уже приходилось умирать однажды, так что его страх перед этим человеком был не таким сильным, как у остальных.

Более того, ужас, который Мо Жань испытал, впервые увидев Чу Ваньнина после перерождения, мало-помалу сошел на нет, уступив место привычным чувствам – ненависти и отвращению. И что с того, что Чу Ваньнин невероятно силен? Разве в прошлой жизни он не умер от его руки?

Сев напротив Чу Ваньнина, Мо Жань принялся с хрустом обгрызать ребрышки в кисло-сладком соусе, выплевывая кости на тарелку, где вскоре образовалась целая горка.

Внезапно Чу Ваньнин швырнул палочки на стол.

Мо Жань застыл.

– Не мог бы ты не чмокать во время еды?

– Я же обгрызаю кости. Как это можно делать бесшумно?

– Тогда не обгрызай кости.

– Но я люблю грызть косточки!

– Проваливай куда-нибудь в другое место и грызи там!

Их перебранка становилась все громче. Некоторые ученики уже начали украдкой поглядывать в их сторону.

Мо Жань вытер лоснящиеся от жира губы, изо всех сил сдерживая желание нахлобучить пиалу Чу Ваньнину на голову. Спустя несколько мгновений он прищурился и проговорил со сладкой улыбочкой:

– Учитель, не кричите так громко. Если кто-нибудь услышит, все будут над нами смеяться, не правда ли?

Чу Ваньнин всегда был очень застенчивым, а потому тут же понизил голос и почти шепотом рявкнул:

– Проваливай!

Мо Жань едва под стол не свалился от хохота. Чу Ваньнин только озадаченно молчал, глядя на него.

– Ох, учитель, не смотрите на меня так, ешьте, ешьте. Я постараюсь жевать потише.

Насмеявшись вдоволь, Мо Жань вновь притворился послушным мальчиком и стал грызть кости намного тише.

Добром от Чу Ваньнина можно было добиться гораздо большего, чем если постоянно его злить. Когда он увидел, что Мо Жань послушно перестал чавкать, его лицо смягчилось, и он перестал выглядеть как страдалец, ненавидящий всех и вся. Опустив голову, Чу Ваньнин продолжил аккуратно есть свой тофу с зеленой фасолью.