– Человека.

– Именно.

– И… как?

– Не так страшно, как ты себе нарисовал, мальчик. Мы скупаем изменённых животных или растения. А что до людей, то иные силы вызывают многие болезни. Наши целители пытаются отыскать способ спасти. Та же гнилая горячка, вспышки которой происходят то тут, то там. Чёрный мор. Красная язва… привычные болезни под влиянием иных сил меняются, становясь куда более заразными и смертельными. Мы же пытаемся отыскать способы сдержать их. И да, в закрытых лабораториях Синода мечтают поработать многие ученые, поверь… Эти монастыри, если так-то, заперты скорее для безопасности, нежели из желания сохранить какую-то тайную тайну.

Мы с Еремеем делаем вид, что верим.

А Михаил Иванович кивает, принимая правила игры.

– Но если физические изменения, телесные, заметны глазу, то с душой сложнее… тени и на души влияют.

Как та девушка, которая убила себя?

Или вот Зорька…

– Зорька?

– Сумеречники – это крайность. Они довольно редки, поскольку люди всё же в большинстве своём опасаются теней и знают, сколь те опасны. Но да… куда чаще люди просто меняются. Становятся злее. Раздражительней. В душах пробуждаются гнев ли, ярость, тоска…

Уж не та ли, которой мается Савка. И теперь вот я чувствую его присутствие, таким слабым-слабым эхом, будто даже не человек он, а отражение его в старом тёмном зеркале.

И слова сестрицы всплывают в голове.

Савка – очередной… козлёнок, как она выразилась? Которого я вроде как взял под опеку, но меж тем с радостью вытеснил, занял и его тело, и его жизнь, говоря себе, что без меня он не справится.

Но он и вправду не справится.

– Есть ещё обители для отроков. Сирот, оставленных монастырю… или иных. Одна из моих задач – путешествуя, приглядываться к тем, кто юн и благостен, – Михаил Иванович почему-то отвернулся и мне почудилось, что в словах его скользнуло такое вот… словно издёвка?

Насмешка?

– Одарён? – уточняю я.

А что, собрать под рукой дарников и воспитать их в нужном ключе…

– Скорее способен принять наш дар, – он ответил, пусть и не сразу, и вновь потянулся к тени. – Но это… иное. Это тебе не грозит.

Тень попятилась.

Однако и она любопытна. А капля света на пальцах манила, дразнила, и тень, решившись, подскочила, расправив куцые ошмётки крыльев, и каплю цапнула.

И проглотила.

Чтоб вас…

Это… это как перца сожрать. Того самого, острого… реально острого. Аж меня пробрало, а у неё все перья дыбом встали, а из глотки вырвался тоненький писк.

– Эй, не мучайте животинку! – возмутился я.

– Не переживай, ничего-то с ней не будет. Там истинной силы – капля, а польза… про прививки слышал?

– Слышал.

– Вот, считай, её и сделали. Не все дознаватели столь же… широко мыслят, – теперь Михаил Иванович тщательно подбирал каждое слово. – Иные, увидев тень, попытаются изгнать её. Да и… свет не только в людях. А мало ли, с чем вам придётся столкнуться.

Какая интересная у нас беседа пошла.

Тень трясла головой, но развеиваться не собиралась.

– Чего нам ждать? – спрашиваю, потому как заряд перца бодрит донельзя. И в целом, кажется, восстанавливаюсь.

Я.

А Савка?

Савка молчит. Нет, он есть, все ещё есть и надо бы его как-то вытянуть вот. Но как?

– И что вообще… произошло? Происходит? Будет?

– Много вопросов, а времени – не так, чтобы… Еремей, ты что-то успел рассказать?

– Да не особо. Ко всему, сам знаешь, на мне клятв, что блох на собаке… – он и шеей дёрнул. – Особо не поболтаешь… так что сам. И лучше, Мишаня, не финти.

– Кто ж…

А ведь знакомы они давно и хорошо, и отнюдь, полагаю, не через Евдокию Путятичну. Скорее уж поверю, что сам Еремей за княгиню слово молвил или как там? Мишаня… и ведь нет в голос снисходительности, которая была бы, если б Еремей полагал дознавателя младшим.