Попробовал незаметно покрутить регулятор громкости. Звук стал громче, но не яснее. Голоса коллег, шум кондиционера, скрип кресел – все эти звуки словно проваливались в какую-то акустическую пустоту, прежде чем дойти до моего сознания.

– Антон, – обратился ко мне Сергей Петрович, – ты возьмешь на себя серверную часть проекта?

Я услышал свое имя, но остальные слова расплылись в неясном гуле. Мне пришлось напрячься, собрать всю концентрацию, чтобы по движению губ и интонации понять смысл вопроса.

– Конечно, – кивнул я, надеясь, что ответил правильно.

Внутри меня поднималась паника. Что происходит? Мои аппараты никогда не подводили меня таким образом. Они работали стабильно, без сбоев, уже два года. Я регулярно проходил проверки у сурдолога, все показатели слуха оставались на прежнем уровне.

Коллеги продолжали обсуждение деталей проекта, а я сидел в растерянности, пытаясь понять, что со мной происходит. Звуки были, но они казались отделенными от меня какой-то невидимой стеной. Я слышал, но не понимал. Различал интонации, но не мог разобрать слова.

Попытался сосредоточиться на губах говорящих, вспомнить навыки чтения по губам, которые изучал в детстве. Но это требовало огромной концентрации, и я быстро уставал от такого напряжения.

– Сроки у нас довольно жесткие, – говорил кто-то из коллег, но я уже не мог точно определить, кто именно.

– Три месяца на все, – добавил другой голос.

– Реально ли это? – спросил третий.

Разговор шел вокруг меня, но я чувствовал себя словно за стеклянной стеной. Видел движение губ, жесты, мимику, но звуковая составляющая коммуникации ускользала от меня.

Остаток совещания стал для меня пыткой. Я старался выглядеть вовлеченным, кивал в нужных местах, делал записи в блокноте, но на самом деле большую часть информации упустил. К концу meeting у меня болела голова от напряжения.

Когда все начали расходиться, я остался в переговорной под предлогом уточнения деталей проекта с руководителем.

– Сергей Петрович, – обратился я к нему, – можете повторить основные требования к серверной части?

Он посмотрел на меня с легким удивлением.

– Мы же все это обсуждали. Ты что, не слышал?

Вопрос прозвучал невинно, но для меня стал ударом. Не слышал. В первый раз за много лет кто-то мог сказать мне «ты не слышал», и это была правда.

– Просто хочу убедиться, что правильно понял техническое задание, – соврал я.

Он еще раз пересказал основные моменты, говоря четко и медленно. Я напрягся изо всех сил и смог понять большую часть, но это далось мне невероятными усилиями.

Оставшись один в переговорной, я достал телефон и позвонил на автоинформатор своего банка. Знакомый автоматический голос, который я слышал множество раз, теперь звучал так же приглушенно и неясно, как речь коллег.

Сердце забилось быстрее. Это определенно не техническая проблема с аппаратами. Что-то происходило со мной самим.

Я попытался успокоиться, найти рациональное объяснение. Может быть, это стресс? Недосып? Начинающаяся простуда, которая влияет на работу внутреннего уха? Подобное случается, я читал об этом. Временные нарушения слуха на фоне общего недомогания.

Но глубоко внутри, в том темном уголке сознания, где живут наши самые страшные предчувствения, уже зарождался ужас. А что если это не временно? Что если мой слух, и без того не идеальный, ухудшается еще больше?

Оставшиеся часы рабочего дня превратились в настоящее испытание. Каждый телефонный звонок требовал от меня огромной концентрации и внутреннего напряжения. Мне приходилось просить собеседников говорить громче и четче, переспрашивать, уточнять.