в состав которого входили яичный белок, мед и гуммиарабик. Когда Лиам не мог найти ответы на свои вопросы, он звонил специалистам в соответствующих областях – престарелым профессорам, преподававшим в университетах Вены или Флоренции. Они обычно тяжело вздыхали, когда он озадачивал их своими замысловатыми техническими проблемами, но все-таки давали ему нужный ответ. Как выяснил Лиам, некоторые авторы утверждали, что Страдивари использовал восстановленное дерево из старинных соборов, возможно, даже брал только части крестов. Но датировка по годичным кольцам доказала несостоятельность таких теорий.

– Значит, вы говорите, скрипки можно делать из современного дерева? – спросил Лиам одного профессора, и тот ему ответил:

– Да, конечно.

Лиам заказал в Интернете лучшие плоские заготовки необходимых сортов дерева и смонтировал в подвале паровую установку. Как и Страдивари, он создавал свой инструмент, исходя из внутренней формы, а не использовал внешние формы для приблизительного определения внутренних, как это делал имитатор Вийом. Когда Мина вернулась, Лиам продолжал заниматься проектом. Он запретил ей спускаться в подвал, где громко играла его любимая музыка, заглушая визг ленточной пилы, когда он вырезал изгибы частей инструмента. Чтобы лучше получились завитки, он использовал ручные инструменты – долота для резьбы по дереву, ножи, шаберы и маленькие рубанки, унаследованные от дяди матери, который под старость стал вырезать шахматные фигуры. Лиам знал, что если скрипка не будет соответствовать нужным параметрам хоть на десятую часть миллиметра, правильно звучать она не будет. И даже если Мина примется его уверять, что обожает эту скрипку, она, конечно, почувствует дефект. Результат мог быть слишком печальным, чтобы его обсуждать.

За все годы работы с деревом Лиам никогда еще не делал ничего настолько одухотворенного, как эта скрипка, тембром звука и очертаниями своими так напоминающая человеческие. После того как он отшлифовал места соединений и кисточкой из соболиных волосков положил последний слой лака, пропорции компонентов которого тщательно продумал, его поразила мысль о том, что мать его, наверное, была права, когда говорила, что у деревьев есть душа. Тогда получается, что древесина – это своего рода плоть. И может быть, звучание деревянных инструментов так ласкает нам слух как раз по этой причине: многоголосые гитарные переборы, стук барабанов в ритме биения сердца, печальные напевы скрипок – они нам так нравятся, потому что их звучание подобно нашему.

Спустя почти три месяца неустанной работы и разочарований скрипка была готова. И когда Мина приехала в Нью-Йорк в свой тридцать второй день рождения, они поужинали в дорогом ресторане в Ред-Хуке, который Лиам когда-то реставрировал. Потом вернулись домой и были близки – как оказалось, в последний раз. Через некоторое время он спустился в подвал и вернулся в спальню со скрипкой в руках.

– Что это? – спросила она, поставив на тумбочку бокал с вином.

Он с гордостью протянул ей инструмент:

– Это подарок.

– Она поразительна, – произнесла Мина. Какое-то время она с неподдельным восхищением разглядывала инструмент, касалась гладкого грифа, мозолистыми пальцами проверяла натяжение струн. – Где ты ее взял?

– Я сам ее сделал, – ответил Лиам, безуспешно пытаясь сглотнуть непонятно почему быстро скапливавшуюся во рту слюну. – Для тебя.

Внезапно она резким движением положила скрипку на одеяло, как будто инструмент вдруг стал горячим и обжег ей руки.

– Ох, Лиам, – она прикрыла рот ладонью, невидящий взгляд блуждал по комнате. Мина поднялась и встала рядом с кроватью. – Я не могу ее принять, – добавила она, покачав головой. – Это слишком.