Далеко за полночь, укрывшись казенным одеялом, выданным Храмом, готовая отойти ко сну, она взяла блокнот, еще один, последний раз перед сном провела пальцами по его страницам с чернильными пятнами. Как же отчетливо этот блокнот напоминает дерево и его кольца, подумала она. Кольца времени, сохраненные и выставленные на всеобщее обозрение.

За окном день. Шелест листьев. На сводчатых стенах дрожащие блики света.

«Почему я сплю днем? И без одеяла?» – не доходило до него, а все вокруг было зыбко и расплывчато. Но он не спал. С ним что-то случилось. Он был без сознания. Сколько времени, он не помнил. К тому же ноги странно онемели, стали такие тяжелые, как мешки с песком. И самые простые вещи теперь вроде как ему недоступны – даже собственное имя он может изобразить только кончиками пальцев.

Растянувшись на спине, он повернул голову набок и щекой ощутил прохладу пола. Бетонный пол был покрыт блестящей плиткой и казался влажным. На нем возвышались трехъярусные леса. «Вот, значит, откуда я свалился», – мелькнуло в голове. О самом падении он ничего не помнил, но откуда-то точно знал высоту потолка – он сам ее замерял и никогда не забудет. Высота сводчатого потолка составляла двадцать семь футов и пять восьмых дюйма.

Он поднял голову, она ему показалась шаром для боулинга, в ушах звенело. Ему удалось кое-как приподняться на локте и оглядеться. Помещение было просторным, вместительным, современным. Видимо, это была гостиная, обставленная угловатой, непритязательной пластмассовой мебелью. Выложенный булыжником камин. Белоснежные стены. Пихтовые балки, скрепленные чугунными скобами под старину. Сделанные на заказ окна от пола до потолка, обрамляющие потрясающий вид с утеса на океан. Вода цвета джинсовой ткани, поверхность плоская, как грифельная доска.

«Это не мой дом», – понял он. Это вилла какого-то богача. Сюда приезжают на выходные. Виллой пользуются всего несколько недель в году, в основном летом. И поскольку он знал точную высоту потолка, а бедра стягивал пояс с инструментами, ему стало ясно, что он плотник, который делает здесь ремонт. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что хватит валяться без дела, пора вставать и браться за работу, но сознание туманилось и ноги оставались такими тяжелыми, что двигаться он не мог. Перед тем как вновь браться за дело, надо бы выяснить, что с ним приключилось.

Он бросил взгляд на журнальный столик, надеясь увидеть на нем телефон и вызвать скорую помощь, но там ничего не было. Заметив в одном из кармашков пояса с инструментами сотовый телефон, он как-то умудрился до него дотянуться, но стекло изрезала паутина трещин, а экран под стеклом мертвенно чернел, как пустой зрачок. Он стал нажимать кнопки, но ничего не произошло. С досады он швырнул бесполезный алюминиевый корпус через всю комнату. От этого раздраженного движения у него где-то глубоко внутри, в области копчика, что-то сдвинулось с места, и он почувствовал такую жуткую боль, будто кто-то резал его тело на куски газовой горелкой. Его чуть не оглушил собственный страшный крик.

С болью массой подробностей вернулась память – образы воспоминаний как птицы слетелись домой и расселись на ветвях сознания. Его зовут Лиам. Он канадец, хоть работает в Соединенных Штатах, – об этом явственно свидетельствует воздух: он теплее, в нем ощущается что-то химическое, вроде слабого запаха давно сожженной пластмассы. На дворе ноябрь. Он ремонтирует дом в Дарьене, штат Коннектикут. Ему тридцать четыре года, и, несмотря на все усилия матери, он продолжает оставаться Гринвудом.