Здесь было тихо. Очень тихо и прохладно. Холодный воздух успокаивает разгорячённый галлюцинациями разум. Вдоль ряда закрытых дверей на полу была нанесена красная линия, а на стенах повсюду висели предупреждения. Именно в этом отделении для самых тяжёлых душевнобольных находился родственник Реми. А вместе с ним здесь оказались те несчастные близнецы, сумевшие выбраться из Лаберии. Всего за несколько месяцев после судных новогодних дней, они потеряли связь с реальностью и утратили память. Окружающих они воспринимали, как врагов, поэтому их приходилось держать связанными и под препаратами. За полтора года ситуация так и не улучшилась.

Остановившись у двери крайней комнаты, Анатолий своим ключом открыл её и посторонился, пропуская Реми. Комната была маленькой, серой и скромно обставленной: привинченные к полу кровать с прикроватной тумбочкой, раковина в углу, за шторкой унитаз. Было даже окно с толстым стеклом, закрытое решётками.

По правилам больницы, первые полгода буйные пациенты содержатся в карантине, в которых пытаются стабилизировать их состояние лекарствами, музыкой и водными процедурами. В случае успеха, больного переводят в более комфортную палату, тщательно следя за его поведением. При негативных изменениях его переводят обратно в карантин или же в отделение для самых тяжёлых больных. Именно такой путь и проделал так называемый родственник Реми. Сейчас он был в сознании, но словно впал в кататонический ступор: сжав руки в кулаки на коленях, парень бездумно смотрел в окно.

Убедившись, что больной не представляет угрозы, Анатолий вышел, сказав девушке звать санитаров, если потребуется помощь.

Набираясь сил, Реми подошла к окну. Каждый визит сюда был для неё тяжёлым испытанием в силу своей бесполезности. Но она не могла не приходить, раз за разом ковыряя рану, чтобы потекла отравленная ядом вины кровь. Вот и сейчас, обернувшись, она побелела, глядя на молодого парня в больничном халате. Он сильно похудел и оброс, и на своей и без того небольшой кровати с тонким матрасом выглядел ещё меньше.

– Здравствуй, Паша, – тихо сказала девушка, присаживаясь рядом и осторожно беря его за руку.

Его красные, как закатное солнце, глаза сверкнули в тусклом свете от потолочной лампы, и сердце Реми забилось быстрее. Какие же у него жуткие, пугающие сэвской красотой глаза! Так не должно быть. Нет и нет. В каждый свой приход она надеялась, что однажды ангельское солнце погаснет, а его разум прояснится, и Паша вернётся к ней.

– Как ты себя чувствуешь? С тобой хорошо обращаются? – спросила она, надеясь, что в этот раз он ответит на её вопросы. Тщетно, парень продолжал смотреть в пустоту, не проявляя признаков разума.

Год назад в жуткую февральскую метель, когда Реми в очередной раз бродила по кладбищу возле могилы отца, изводя себя холодом и собственными страхами, напоминавшими во́ронов, что кружили над кладбищем, сквозь белую пелену к ней вышел Паша в окровавленной и порванной одежде, босой и совершенно безумный.

Он ничего не видел перед собой, но остановился, когда оказался рядом с ней. Его глаза сияли так ярко, что в монохромном пейзаже казались кровью на белом снегу. Тогда Реми застыла, не в силах ничего сказать. Ответом на её молчание стал его крик, от которого она отлетела назад, врезаясь в могильную плиту и чуть не теряя сознание. Ей удалось с ним справиться. Удалось даже вытащить с кладбища и поймать такси, чтобы добраться до единственного места, в котором она надеялась получить помощь. И Филин, несмотря ни на что, помог ей.

С тех пор прошло больше года. Не было ни дня, чтобы Реми не задавалась вопросом, что случилось с Пашей. Сэвом можно