Но не всё здесь было готово принять ее сияние. Несмотря на то, что свечение Бэлли стало чуть ярче, она замечала, что в некоторых уголках долины свет не доходит до самого дна. Там, в самых глубоких трещинах между камнями, оставались пятна мрака, которые казались живыми и шевелящимися. Эти пятна будто наблюдали за ней, медленно расползаясь и усиливая своё влияние, когда её внимание ослабевало.

«Они не нападают, но они здесь, – размышляла Бэлли, чувствуя легкое беспокойство. – Возможно, они тоже часть этого мира… Но какую роль играют в нем?»

Эти вопросы засели в ее мыслях, добавляя тревожный оттенок к ее надеждам на преображение этого заброшенного места.

Старая крепость, сложенная из грубо обработанных камней, казалась живым воплощением одиночества. Ее трещины были словно шрамы, а покрывающий некоторые части засохший мох не мог скрыть укоренившейся усталости строения.

Внутри же башни в это время распахнул глаза ее обитатель. Он, окруженный мерцающими пятнами и погруженный во мрак мыслей, был выдернут из глубокого сна, подобного летаргии. Его безмолвное погружение в колодец грез прервало нечто неуютное, зудящее и нарушающее привычную отчужденность пространства.

Тени, обвивающие его, зашевелились, и он, подгоняемый их шипением, рванул наружу.

Бах! Что-то громыхнуло в башне. Мелкий песок посыпался сверху, и эхо беспощадно разбило хрупкую тишину.

– «Что за мерзость?» – заскрипел резкий и протяжный голос, возвращая Бэлли в колючую реальность.

Послышались шаги, и в воздухе повис металлический привкус, а серые тона долины стали давить на глаза. Здесь не было ни свежести, ни легкого шелеста ветра – лишь тяжелое дыхание забвения. Шарканье становилось все громче и ближе, пока оно не оказались прямо напротив Бэлли. Тут стало ясно, что этот топот производили большие черные сапоги, на подошве которых налипла сухая глина, добавляющая тяжести и шума. Выше сапог вырастали мощные ноги, закованные в потертые штаны, переходящие в широкую рубаху, залатанную бесконечным количеством разнородных лоскутов. Широкие плечи были напряжены, словно готовясь к очередному удару. А над ними возвышалась лохматая и черная, как смоль, голова и два черных живых уголька – глаза, сверлящие взглядом расщелину. В тот момент, когда их взгляды встретились, воздух вокруг словно замер, пропитавшись напряжением. Камни под башней, ранее безмолвные, начали издавать едва слышный скрежет. И даже воздух стал более холодным и плотным, словно создавая барьер между двумя противоположностями.

В своих многочисленных цветениях Бэлли встречала разных людей и всегда смотрела на них изучающе-приветливо и радушно-открыто. Если бы ее лепестки уже успели вырасти, она бы обязательно поприветствовала пришедшего гостя поклоном и одарила мягким ароматом дружелюбия. Но сейчас она только начала растить первый зеленый побег и поэтому была рада поделиться с гостем воодушевлением от зреющей жизни и вдохновением от борьбы за нее, считавшимися ею абсолютно естественными.

Поделившись своим трепещущим мерцанием с гостем, она приветливо прикрыла глаза. В ответ тень от сапога пролетела над ней и ударила прямо по её каменному убежищу.

Проскрипел голос:

– «Чёртов сорняк! Надоедливый ветер то и дело пытается закидать мой дом всевозможным мусором».

Пока тень от сапога отодвигалась и Бэлли, спрятанная в расщелине камня, как в крепости, пыталась прийти в себя, резкий голос продолжил:

– «Промахнулся?!»

И, не дав возможности оцепеневшему цветку осознать все происходящее, тень снова полетела в ее сторону, сотрясая пыль, оседающую на камне.