Некоторые терапевты предлагают использовать двойственные отношения как специальную технику. Они высказывают такой аргумент в пользу своей точки зрения:, намеренно вступая в двойственные отношения с пациентом (например, прогуливаясь вместе с ним после сессии), мы с большей вероятностью избежим нарушения границ, потому что изменяем распределение власти между терапевтом и пациентом так, что это способствует исцелению. Другой используемый аргумент – что такие отношения больше подходят для коллективистских культур (Zur & Lasarus, 2005). Это, по моему мнению, иная крайность, которая, как и «чистый» аналитический сеттнинг, мало реалистична.

Мы много знаем об аналитической практике на ранних этапах развития психоанализа, когда практически все аналитики, включая основателя психоанализа, допускали немыслимые, с точки зрения современных норм нарушения границ, часто с инцестуозным оттенком (Gabbard, 1995; Lynn & Vaillant, 1998; Roazen, 1995). Это хорошо объяснимо, поскольку они столкнулись с процессами, оказывающими такое воздействие на психику, к которому они не были подготовлены, и, кроме того, не располагали доступной нам сейчас и прошедшей проверку практикой теоретической базой.

Важно исследовать эту сторону истории аналитического движения, поскольку «слепые пятна предшественников могут легко стать слепыми пятнами следующего поколения аналитиков» (Gabbard & Lester, 1995, p. 86). Этот аспект аналитической традиции находится в фокусе внимания современных исследователей (Gabbard & Peltz, 2001; Yanof, 2004). Особый акцент делается на изучении проблем постаналитических контактов и двойственных отношений внутри аналитических институтов. В России и в постсоветской Восточной Европе, где десятилетиями практиковался «дикий анализ», эти проблемы особенно серьезны[31].

Стабильные и четкие границы служат обеспечению безопасности аналитического пространства, защищая как пациента, так и аналитика. Несколько сил воздействуют на эти границы. Во-первых, это силы, которые можно назвать «естественными», связанные со сложным многоуровневым взаимодействием пациента и аналитика, которые подробно анализировались выше. Второго типа воздействия могут иметь субъективную природу (личные особенности аналитика, недостатки его собственного анализа, регрессивное состояние вследствие личного кризиса, стресса и пр.), или же быть обусловлены объективными условиями («слепые пятна» в традиции, теоретической парадигме или в институциализированной практике). Третий тип воздействия на аналитические границы имеет источником средовые влияния, в том числе и культурно обусловленные требования. Одним из признаков того, что профессиональные границы не выдерживают давления этих сил, является феномен «психического выгорания» (см.: Солдатова и др., 2002, с. 399–409).

Анджей Вербарт, обсуждая нарушения границ в современном культурном пространстве, связывает их с «желанием видеть все и показывать все», с тенденцией элиминировать табуированность определенных областей жизнедеятельности. Примером служит демонстрация в произведениях искусства и в масс-медиа насилия и перверсий без интегрирующих объяснений и при полном отсутствии показа противоположных сторон жизни. Очарованность злом и насилием – характерная черта современной культуры – всегда связана с нарушением фундаментальных границ (между реальностью и фантазией, изображением и изображаемым, добром и злом, живым и мертвым, человеческим и нечеловеческим), в истоках чего лежит желание выйти за пределы детской беспомощности и превозмочь родительские запреты, а также желание бессмертия и жизни без моральных принципов. В предельном своем выражении такие перверсные интенции сводятся к попыткам «раздвинуть границы возможного и стать свободными от самой реальности» (Chassequet-Smirgel). Такая «антидифференциальность» порождает травмирующие интрапсихические процессы, в терминологии Вербарта – прорыв и элиминацию «кожного эго». Психоаналитическая работа направлена, в частности, на воссоздание нарушенных вследствие этих деструктивных социально-культурных процессов интрапсихических границ. И аналитическая рамка с ее табу на определенные действия служит для защиты аналитика и пациента от их внутренних деструктивных сил. Именно в таких условиях, под защитой триангулярного устройства (это антитезис перверсности) «все может быть выражено и названо» с интегрирующими, а не деструктивными последствиями. Если же игнорируется «третий субъект», порождается тенденция к «перверсному восстановлению границ»: единство эго защищается с помощью параноидного видения зла, деструктивности и перверсий как чего-то чуждого и непонятного: «это внутренний убийца, жаждущая крови тварь, которую мы не хотим знать» (Werbart, 2000).