– Да, я понимаю… я здесь, с вами… просто дышите… – ее собственный голос был низким и успокаивающим, как тихая вода. На ее лице отражалась целая гамма эмоций: сочувствие, тревога, глубокая печаль и одновременно твердая решимость помочь. Человек на линии говорил о желании все закончить, о невыносимой боли одиночества. Сара слушала, не перебивая, впитывая каждое слово, каждый оттенок отчаяния. Она уже не первый год волонтерила здесь, и такие звонки, к сожалению, не были редкостью.

Наконец, после почти часа напряженного разговора, голос на том конце провода стал ровнее, в нем появились нотки благодарности, слабая надежда. Сара осторожно закончила разговор, дав контакты для дальнейшей поддержки и пообещав, что центр всегда открыт. Положив трубку, она на мгновение прикрыла глаза. Усталость навалилась тяжелым грузом.

– Их боль… иногда мне кажется, я впитываю ее в себя, – промелькнула знакомая мысль. Но тут же ее сменила другая: – Да, это тяжело, но если я смогу помочь хотя бы одному человеку почувствовать себя менее одиноким… это того стоит.

Она потянулась и оглядела комнату – слегка потрепанные, но чистые стены, стопка брошюр, коробка с салфетками. Скромная, но гостеприимная обстановка, ставшая для многих последней соломинкой.

– Кто-то должен выслушать. Кто-то должен позаботиться, – подумала Сара, поднимаясь. Несмотря на выгорание, которое она иногда ощущала, удовлетворение от помощи, от осознания того, что она может изменить чью-то жизнь к лучшему, было сильнее. Это было ее призвание, ее суть.

Когда Сара уже собиралась уходить, в приемной центра появился новый посетитель. Это был Алекс – молодой человек, настолько хрупкий и эфирный, что казался, вот-вот растворится в сумраке комнаты. Алекс говорил тихим, мелодичным, но дрожащим голосом, и его история была чередой настолько ужасных несчастий, что Саре стало физически больно слушать. Неизлечимая болезнь, недавняя потеря последнего близкого человека, полное одиночество, непонимание и жестокость со стороны окружающего мира – казалось, все возможные беды обрушились на это нежное создание.

Алекс рассказывал о своих страданиях с какой-то почти поэтической, завораживающей обреченностью. Каждое слово было идеально подобрано, чтобы вызвать максимальное сочувствие. И это сработало. Сара, обычно державшая профессиональную дистанцию, почувствовала необычайно сильный, почти всепоглощающий прилив эмпатии. Ей показалось, что она видит перед собой квинтэссенцию человеческой боли, самое уязвимое существо на свете.

– Эта душа… ему так много нужно. Я это чувствую, – билось у нее в груди.

Взгляд Алекса, огромный и темный, был прикован к Саре. В нем читалась бездонная нужда, почти гипнотическая мольба.

– Вы… вы другая, – прошептал Алекс, когда другие волонтеры попытались предложить стандартную помощь. – Они хорошие, но они… не видят. А вы… ваш голос… это как первое тепло, которое я почувствовал за многие годы. О, Сара… спасибо. Только вы можете понять.

Эти слова глубоко тронули Сару.

– Он сказал, что я единственная, кто понял. Это так много значит.

Желание помочь, «спасти» Алекса стало нестерпимым. Она почувствовала, как чужие страдания буквально переливаются в нее, но была уверена:

– Я справлюсь. Ради него.

Несмотря на внутренние сомнения и едва уловимые несоответствия в слишком уж «идеально трагичной» истории Алекса, которые ее профессиональный опыт пытался подсказать, Сара отмахнулась от них. Она нарушила протокол и дала Алексу свой личный номер телефона, договорившись о встрече вне стен центра.

– Только в этот раз, – сказала она себе, но в глубине души знала, что это самообман. Эта связь уже стала для нее чем-то особенным.