– Да уж, Игорь Матвеевич, бюрократия – это зло, – согласился он с максимально сочувствующим видом. – Но у меня тут еще и на бытовом уровне какая-то черная полоса. Просто одна неудача за другой.

– А что такое? – Бельский переключил внимание, видимо, устав от собственных жалоб.

– Да так, мелочи, но все сразу, – Величко начал перечислять, стараясь сохранять ироничный тон. – Ключ в замке сломался намертво, пришлось дверь вскрывать. Карту банк заблокировал ни с того ни с сего, теперь надо идти разбираться. Интернет дома ползает как черепаха, именно когда нужные статьи скачать пытаюсь. Чай вот сегодня на важную распечатку пролил… Как будто кто-то мелких пакостей специально насыпал.

Он ожидал от Бельского какой-нибудь снисходительной реплики про бытовые трудности интеллигенции. Но реакция пришла с неожиданной стороны.

Лена, слушавшая его с возрастающим вниманием, вдруг сказала:

– Слушай, а у меня ведь тоже неделя совершенно сумасшедшая. Прям одна проблема за другой.

– У тебя что? Тоже карта и ключи? – усмехнулся Величко.

– Нет, другое, но по сути – то же самое. Сначала рабочий ноут начал дико глючить, операционка упала посреди ночи, когда я твои глифы гоняла. Потеряла часть расчетов, пришлось переделывать. Потом дома свет начал моргать странно, вчера вечером вообще вырубился на полчаса – опять же, именно в тот момент, когда я запустила особенно сложный алгоритм по твоим файлам на домашнем компе. Роутер тоже сбоит постоянно… Вроде мелочи, но все вместе так достало!

Они с Величко переглянулись. Параллели были очевидны. Мелкие технические и бытовые сбои, преследующие обоих, как только они приближались к Протоглифам.

Бельский, до этого молча наблюдавший за их диалогом, громко фыркнул.

– Магнитные бури, молодежь, магнитные бури! – изрек он с видом всезнающего мудреца. – На Солнце сейчас активность повышенная, вот техника и дурит, и люди нервничают, ключи ломают. А вы сразу ищете мистику, заговоры… Вечно вам что-то мерещится! Просто совпадения, обусловленные вполне земными причинами.

Он с явным удовлетворением от своей рациональности отпил кофе. Но его слова прозвучали как-то неубедительно на фоне синхронности и специфичности проблем, с которыми столкнулись Величко и Лена. Слишком уж точно эти «магнитные бури» били по тем, кто прикоснулся к глифам. Слишком избирательно.

8.

После авторитетного заявления Бельского о магнитных бурях в буфете повисла короткая, чуть неловкая пауза. Лена пожала плечами, но во взгляде, которым она обменялась с Величко, читалось не столько согласие с профессором, сколько тихое, взаимное недоумение. Магнитные бури – удобное объяснение, но оно не объясняло избирательности ударов. Почему «бури» так прицельно бьют по их компьютерам, замкам и банковским счетам, и именно тогда, когда они работают с глифами?

Прямого обвинения какой-то «силы», стоящей за артефактами, никто, конечно, не выдвигал. Это прозвучало бы дико, ненаучно, прямо по Бельскому – поиском мистики. Но сама синхронность проблем, их явная корреляция с исследованием Протоглифов – это уже нельзя было игнорировать. Зерна подозрения, посеянные первыми сбоями, теперь дали всходы и в сознании Лены. Она видела аномалию в данных, Величко – в своей жизни. И эти аномалии казались отражением друг друга.

Величко молча допил свой кофе, чувствуя странное смешение тревоги и… подтверждения. Скептицизм Бельского не развеял его опасений. Наоборот, он их подчеркнул. Своим неприятием всего, что выходит за рамки учебника, Бельский лишь ярче высветил уникальность и странность находки. А технические проблемы Лены, ее рассказ о «сопротивлении данных», о зацикливании алгоритмов – это было уже не просто совпадение. Это было косвенное, но веское свидетельство того, что он имеет дело с чем-то из ряда вон выходящим, с чем-то, что активно взаимодействует с попытками его изучить.