Каждая из этих неурядиц была классической бытовой проблемой, с которой сталкиваются миллионы людей. Но их концентрация, их синхронность с его работой и с трудностями, которые испытывала Лена, – все это складывалось в зловещую картину. Словно мир вокруг него активно, хоть и мелко, пакостил, стараясь максимально затруднить его существование и исследование. Его личная полоса неудач продолжалась, и он все меньше верил, что это просто полоса. Это начинало походить на осаду.

6.

Днем, в поисках спасения от шума (который сегодня почему-то был особенно неистов) и в надежде на чашку крепкого кофе, Величко спустился в институтский буфет. Людей было немного, пахло вчерашними пирожками и дешевым кофе. За одним из столиков он увидел Бельского, мрачно размешивающего сахар в чашке, и Лену, быстро печатающую что-то на ноутбуке рядом с ним. Стечение обстоятельств, которое Величко воспринял с двояким чувством: и возможностью получить новую информацию от Лены, и необходимостью снова столкнуться со скепсисом Бельского.

Он подошел к их столику.

– Можно присоединиться?

Бельский поднял голову, на его лице было выражение вселенской усталости от несовершенства мира.

– А, Величко. Присаживайтесь. Если только не собираетесь опять пытать меня своими загадочными камушками. С меня хватит и Лазарева с его новой инициативой по «оптимизации использования архивных фондов». Формуляры на каждый чих! Скоро дышать без приказа перестанем!

Лена оторвалась от ноутбука, на ее лице была тень той же озадаченности, что и при их последнем разговоре. Она бросила на Величко быстрый, значительный взгляд.

– Привет, Артем Игоревич. Игорь Матвеевич просто борется с ветряными мельницами бюрократии.

– Ветряными? – проворчал Бельский. – Да эти мельницы нас скоро всех перемелют в отчетную пыль! Работа стоит, а мы бумажки заполняем! В наше время…

Пока Бельский предавался излюбленной теме сетований на административный идиотизм, Лена незаметно наклонилась к Величко.

– Кстати, о работе… – прошептала она так, чтобы Бельский не услышал. – С твоими файлами все чудесатее и чудесатее. Помнишь, я говорила про зацикливание на определенных комбинациях? Так вот, я попробовала изолировать эти «опасные» последовательности и запустить анализ в обход них. Думала, может, просто выкинуть их как поврежденные или бессмысленные.

Она сделала паузу, ее глаза стали серьезными.

– Так вот, как только я это сделала, другая часть данных, которая раньше обрабатывалась нормально, начала вызывать сбои. Как будто… как будто система перестраивается, чтобы защитить себя. Находишь один «защитный механизм», обходишь его – она тут же выставляет другой. Это… это не похоже на статичные данные. Оно ведет себя почти как адаптивный вирус. Или что-то типа того.

Величко слушал, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Адаптивная защита? Сопротивление, меняющее форму? Это выходило далеко за рамки просто «странных данных».

– …и вот я ему говорю, – громко продолжал Бельский, не замечая их тихого разговора, – какая может быть оптимизация, когда у нас каталоги с прошлого века не обновлялись!

Величко кивнул Лене, давая понять, что услышал. Он был зажат между двумя реальностями: миром Бельского, где самой большой проблемой были бюрократические директивы, и миром, проступающим сквозь отчеты Лены, где древние знаки вели себя как враждебный, адаптивный код. И граница между этими мирами становилась все тоньше.

7.

Поймав паузу в гневной тираде Бельского про некомпетентность министерских чиновников, Величко решился забросить пробный шар, проверить реакцию на свои бытовые неприятности.