– Ну, меня-то она растворит, – отозвался барон. – Не хотите ли и вы выпить со мною, а? У нее перед моим вином есть преимущество: она совершенно чиста. К тому же вода у меня еще есть – с нею не так, как с моим мараскином.

– Если вы расправились со своим стаканом, велите принести и мне, дорогой хозяин, и тогда я, быть может, найду способ оказаться вам полезным.

– Но объяснитесь же! Вы, надеюсь, не торопитесь?..

– Господи, разумеется, нет. Прикажите этому доброму малому принести мне стакан чистой воды.

– Вы слышали, Ла Бри? – обратился к слуге барон.

Со своею обычной расторопностью Ла Бри удалился.

– Но неужели в стакане воды, который я выпиваю каждое утро, заключены какие-то особые свойства или тайны, а я о них даже не подозреваю? Оказывается, я уже десять лет, сам того не ведая, занимаюсь алхимией – точно так же, как господин Журден[46], сам того не ведая, говорил прозой?

– Мне неизвестно, чем занимаетесь вы, – серьезно ответил Бальзамо, – но известно, чем занимаюсь я.

Затем, повернувшись к Ла Бри, который выполнил поручение с волшебной быстротой, Бальзамо сказал:

– Благодарю, добрый слуга.

Взяв стакан в руки, он поднял его до уровня глаз и принялся всматриваться в содержимое хрустального сосуда, которое в ярком свете дня переливалось жемчужными и радужными отблесками.

– Проклятье! Что хорошего можно увидеть в стакане воды? – поинтересовался барон.

– Как раз сегодня – много хорошего, господин барон, – ответствовал чужестранец.

Он, казалось, удвоил внимание; барон вопреки собственному желанию пристально следил за ним, а оторопевший Ла Бри так и продолжал стоять с тарелкой в руках.

– И что же вы видите, любезный гость? – с прежней насмешливостью проговорил барон. – Я сгораю от нетерпения! Что там? Наследство или новый Мезон-Руж, чтобы чуть-чуть поправить делишки?

– Я вижу приглашение, которое передам вам, чтобы вы были наготове.

– В самом деле? На меня нападут?

– Нет, сегодня утром вам нанесут визит.

– Ну, значит, вы просто назначили кому-то у меня свидание. Это плохо, сударь, очень плохо. Имейте в виду: сегодня утром куропаток, по-видимому, не будет.

– То, что я имею честь вам сообщить, дорогой хозяин, весьма важно и серьезно, – продолжал Бальзамо. – В этот миг кое-кто направляется в Таверне.

– Господи, неужели? И что это за визит? Просветите меня, любезный гость, умоляю, ибо надо признаться – да вы и сами убедились в этом по несколько кислому приему, который я вам устроил, – надо признаться, что для меня любой гость – докука. Уточните, милый чародей, уточните, если это возможно.

– Не только возможно, но даже просто, поэтому не чувствуйте себя слишком уж мне обязанным.

С этими словами Бальзамо устремил внимательный взгляд на волнующуюся опаловую поверхность жидкости.

– Ну как, видите? – спросил барон.

– Превосходно.

– Да говорите же, сестра Анна![47]

– Я вижу, что к вам едет некая высокопоставленная особа.

– Да ну? И что, едет просто так, без всякого приглашения?

– Она напросилась сама. Ее сопровождает ваш сын.

– Филипп?

– Он самый.

Тут на барона напал приступ веселости, что выглядело весьма неучтиво по отношению к чародею.

– Ах, мой сын! Вы сказали, эту особу сопровождает мой сын?

– Да, барон.

– Стало быть, вы знакомы с моим сыном?

– В жизни не встречался.

– А где мой сын сейчас находится?

– В полулье или даже в четверти лье отсюда.

– Отсюда?

– Да.

– Дорогой мой, Филипп сейчас в Страсбурге, он служит в тамошнем гарнизоне и, если только не дезертирует – а он этого не сделает, уверяю вас, – никого привезти сюда не сможет.

– И тем не менее он кое-кого везет, – проговорил Бальзамо, продолжая вглядываться в стакан с водой.