Спилберг притормозил. Ночи без сна вызывали у него головную боль. А лишняя головная боль его просто убивала. Но это его работа. Проедь он мимо, у него могли быть большие проблемы, а могло ничего и не быть. Ложная тревога в его голове не принесет вреда. Просто проверить.

Весненко, видимо задремавший, продрал глаза и спросил:

– Генри, что там?

– Ребят на вышках что-то не видно. Пойду проверю.

– Спят, наверное. Ладно, я подожду здесь.

Спилберг вылез из машины и двинулся к казарме. Вышки были пусты. Было тихо. Он глянул на часы.

Шесть ноль три.

Три минуты назад должен был быть подъем.

«Может быть, дневальный уснул? – подумал Генри и взошел на крыльцо. – Ну, я ему устрою». – Продолжил он свою мысль и отворил дверь.

В коридорчике было темно. Он двинулся на тусклый свет двери. Что-то захлопало под ногами.

– Эй, ребята, – крикнул он. – У вас кран течет!

Подойдя к двери, он увидел лужу. Она растекалась по всей казарме. Сет был погашен, но вдалеке, на полу, что-то виднелось.

Он потянулся к выключателю, но, вдруг, чья-то рука легла ему на плечо. Генри резко обернулся и увидел Весненко.

– Мне стало скучно в машине, – сообщил он и оглядел казарму. – Они что, спят?

Спилберг включил свет…

… – Патруль обнаружил, что вся казарма №251 полностью вырезана…

…То, что Спилберг принял за лужу, окрасилось в алые тона.

Красный пол.

Кровь.

Двадцать пять перерезанных глоток.

Кровавые подушки и дневной в луже собственной и чужой водице жизни.

– О, дерьмо, – прошептал Сергей Весненко. – Мне… я… – и выбежал вон.

Спилберг стоял, как вкопанный. Он опустил глаза и посмотрел на свои ботинки. Они были красными. Он поспешно поднял очи.

Под потолком все еще работал вентилятор, где-то гудел кондиционер, а вдали, в туалете, шумела вода.

Там Платдорф мыл руки.

Он еще раз осмотрел казарму.

Двадцать пять…

… – У некоторых жертв, через горло вытянули язык. Но это еще не все.

– Не все? – спросил Баранов. – Разве этого мало?

– Как оказывается – мало. – Ответил Кормилов. – В срочном порядке были проверены все казармы…

…Спилберг не верил своим глазам. В голове (он уже позабыл о боли) билась одна мысль.

(Сообщить сообщить немедленно)

он не помнил, как добрался до машины, и сообщил о случившемся.

(Весненко. Где Весненко)

он не стал звать его. Просто пошел за казарму. Скорее всего, он там. Весненко был там.

Спилберг видел много смертей. Весненко ни одной. Сам Генри не раз убивал, новидел впервые. Всех до одного. И у каждого перерезано горло! И никто не проснулся.

Весненко сидел и рыдал. На его руках лежал юноша. С первого взгляда – он спал. Но только с первого. Горло его было целым, если можно так выразится.

Весненко поднял голову и, уставившись на Спилберга, завыл:

– Генри, Генри. Это Леха. Это Леха, о дерьмо. Леха… Он… Он ведь безобидный. Он мухи не тронет. Леха! Генри… Генри, за что? За что Генри, так нельзя.

Спилберг прекрасно его понимал. Весненко после академии ни разу не был в бою. Для него такое вообще дикость.

– Сергей, успокойся. Держи себя в руках, Серега. – Увещевал товарища Генри Спилберг, а к горлу его подкатывал горький комок.

– Это война, – говорил он, скорее себе, чем Весненко. – А на войне все методы хороши, Серега.

… – Казарма №380 – продолжал Кормилов. – Пятьдесят человек вырезано. У меня все.

– И что будем делать? – спросил Гебняк.

– Есть предложения? – спросила Смирнова. – Или предположения, как они пробрались в Город?

Все молчали.

Они не имели понятия, как? Может быть это предательство? Может быть, они что-то упустили?

Поднялся Жеребцов. Все приготовились его слушать.

– Скорее всего, – начал он, – проникли они по реке. Значит, мы что-то упустили и, минное и защитное поле не идеально. Организуем проверку. Это первое. Во-вторых, нужно усилить охрану Города и удвоить… нет. Утроить ночные патрули.