– А разве они не правы? Ведь так и должно выглядеть настоящее, вечное искусство. Оно создается для людей. Именно для их ушей вы поете, для их глаз рисуют художники. В конце концов, запоминаются голоса и картины.

– Для людей, говоришь? Для тех самых, которые в стельку пьяные приходят в театры, чтобы смыть с себя очередной неудачный день?

– Вы и правда их так сильно ненавидите? – спросил Карл с явным разочарованием.

– Если честно, то мне на них попросту все равно. Знаешь, что скажи мне, Карл, ты снова ходил к викарию, не так ли?

– Да, ходил. И что с того?

– Просто интересуюсь. Что же он такого тебе рассказал на этот раз? – ехидно спросил Ампер.

– Смейтесь, сколько вам угодно. Смейтесь над тем, кто хочет прожить жизнь правильно.

– Правильно? – перебил Ампер. – И как же правильно?

– Жизнь человека определяется тем, как много он сделал для других людей. Это ни в коем случае не делает его лучше других, потому что без них как раз все, что он делал, не имело бы никакого смысла. Понимаете? Если я изобрел колесо, то это никак не возвышает меня над тем, кто прикрепил его к своей телеге, потому что без него это колесо было бы ненужным. Колесо это, в каком-то смысле, вечно, ибо люди будут продолжать им пользоваться и после моей смерти, но оно не определяет меня как человека. Я не должен становиться в глазах людей человеком, придумавшим его, они не должны запоминать меня таким. Разумеется, иногда они будут вспоминать меня в этом ключе, будут благодарить меня и все такое, но я остаюсь собой, а колесо остается колесом. Если не я, то его бы скорее всего изобрел кто-то другой, потому что люди, опять-таки, одинаковы и равны. Все в этом мире идет своим чередом, подчиняется одним законам и измеряется одинаково, и с вашей стороны глупо считать, будто вы исключение. – Карлу было слегка боязно произносить это вслух, так как он знал, что с ним не согласятся. Более того, он понимал, что разозлит Ампера этим высказыванием.

– Ого! Я смотрю, наши проповедники живут вне времени – что-то такое они говорили и во времена моего детства. Иными словами, ты убежден, что человек должен думать о том, что он сделал не как о достижении, а как о подношении? – Ампер на удивление не был зол или раздражен. Он с интересом готов был продолжать этот разговор.

– Не совсем, но близко к этому. Я считаю, что вы слишком зациклены на себе самом, а не на том, что делаете. Само собой, без вас не было бы и вашей оперы, но сейчас я вижу перед собой человека, для которого верно и обратное утверждение. Вас бы попросту не существовало, если бы не опера.

– Помню, когда мне было около шестнадцати лет мамаша была очень недовольна моим сумасбродством и повела меня в церковь. Я тогда очень много говорил о том, что хочу прожить жизнь таким образом, чтобы меня запомнили. Викарий выслушал мои доводы и заявил, что жизнь человека, равно как и сам человек, забываются, а остаются только его поступки. «Представь, – сказал он мне. – что всю свою жизнь ты пакуешь некий конверт, который вскроют после твоей смерти. Некоторые из конвертов оказываются пустыми, иные же хранят в себе вещи, поражающие воображения, но это не повод судить о человеке. Каждый, так или иначе, занимается тем, что посылает конверты на один и тот же адрес». Я пропустил это мимо ушей, а самого викария обозвал слабовольным неудачником.

– Уверен, что уж он-то вас точно запомнил. – усмехнулся Карл.

– Так вот, ты когда-нибудь видел насекомых в янтаре?

– Приходилось пару раз.

– Они застывают в каплях смолы в самых причудливых позах. Мы видим все части их тела: крылья, ноги, глаза, туловище, жвалы. Видим их во всей красе, можем вообразить себе, каким было это существо во времена расцвета своей жизни. В сумме это складывается в один цельный образ. Все это ценой одного момента. Едва уловимого и совсем незаметного, но к этому моменту маленький жук шел всю свою жизнь. Так и с человеческой жизнью – это всего лишь образ, застывший в памяти. Образ, который состоит из нас самих, наших поступков, действий, того, что мы создали и разрушили. Если хоть чего-то одного будет недоставать, то ничего не выйдет, понимаешь?