Стефан неплохо ездил верхом, но ему ещё ни разу не приходилось объезжать коня.

Пока Стефан подходил к жеребцу, слуги старались удержать его. Жеребец сердито тряс гривой, высоко вскидывал голову, нетерпеливо топтался на месте и громким ржанием выказывал своё недовольство.

Собравшиеся вокруг загона – стратиг Диофант, вышедшие из дома Динамия и Дамаст – наблюдали за разворачивающимся перед ними действом. Вот сейчас всадник усядется покрепче, скакуна отпустят и начнётся буйная пляска укрощения.

Когда Стефан оказался рядом с жеребцом, тот дико сверкнул на него глазами и резко дёрнулся. Слуги с трудом удержали его на месте.

- Стефан, оставь эту глупую затею! Разве ты не видишь, что он опасен? Тебе ни за что не обуздать этого дикаря! – раздался звонкий голос Дамаста, в котором слышалась злорадная насмешка.

Но Стефан был упрямым, он не привык сдаваться после первой же неудавшейся попытки.

Наконец оседлав скакуна, Стефан, однако, не сумел продержаться на нём и двух минут. Строптивое животное встало на дыбы, и всадник, не удержавшись, свалился наземь.

Динамия вскрикнула и, невольно прижав руку к сердцу, пошатнулась. Но муж заботливо поддержал её под локоть. Она рванулась к сыну. Но стратиг удержал её на месте, крепче сжав локоть.

- Стефан, говорю же, он тебя убьёт, – не унимался Дамаст, который вместе с ними стоял по другую сторону загона, обеими руками вцепившись в деревянный барьер. – Это безумие! Лучше отдай его мясникам под нож! Пусть продадут кочевникам: те охотно едят конину. Так ты вернёшь хотя бы часть денег, потраченных на...

Дамаст вдруг резко умолк – его вниманием завладела тонкая девичья фигурка, появившаяся в загоне.

Мягко ступая по песку босыми ногами, Тавра приближалась к жеребцу потихоньку, протянув к нему руку с раскрытой ладонью. Она что-то говорила ему ласковым голосом, и животное, словно оно понимало каждое её слово, послушно замерло на месте, чутко прислушиваясь к этой тихой спокойной речи.

У Стефана, который, тяжело дыша, всё ещё лежал на земле, внезапно пресеклось дыхание. Он почувствовал холодок в груди, и теперь смотрел на Тавру, в ужасе расширив глаза. Впервые он испытывал такой страх за жизнь чужого человека; впервые за столько лет, – с тех пор, как в их доме появилась эта маленькая невольница, – он принял её за члена своей семьи.

- Не надо, Тавра, – обратился он к девочке, которая остановилась в нескольких шагах от него. – Прошу тебя, уйди отсюда! Ты напрасно рискуешь своей жизнью!

Но Тавра не слушала его. В отличие от Стефана, девочка сохраняла невозмутимое выражение лица. Она приблизилась к жеребцу, ладонью нежно провела по его морде.

Движения девочки были точными и одновременно мягкими: жеребец чувствовал себя в безопасности и не пытался укусить руку, которая обращалась с ним столь бережно.

Словно желая подтвердить, что доверяет девочке, жеребец позволил ей обвить свою шею одной рукой, тогда как другой рукой она взялась за узду.

Стефан не успел и глазом моргнуть, как Тавра, ловко запрыгнув на жеребца, пустилась вскачь. Площадь загона хотя и была достаточно просторной, но всё же не позволяла коню развить слишком большую скорость.

Тавра носилась по кругу, наслаждаясь свистом ветра в ушах, и всем, кто на неё смотрел, было ясно, что девочка попала в свою родную стихию. Юная всадница держалась прямо, сжимая ногами верхнюю часть конского туловища, и было невозможно не восхититься её гордой амазонской посадкой. Конь бежал ровной хорошей рысью.

Стефан отвёл глаза от наездницы; где-то в глубине души шевельнулось чувство досады, смешанное с уважением.