Восхищение красотой госпожи, которая поразила Тавру в тот день, когда она потеряла свою свободу, со временем нисколько не уменьшилось. Лишь недавно девочка узнала, что Динамия страдает неизлечимым недугом – и ей было странно видеть это прекрасное лицо с печатью неодолимой обречённости.

Тавра относилась к своей благодетельнице с уважением и теплотой. Но в памяти остался родной образ матери, которая убаюкивала её на коленях, ласковой рукой заплетала ей косы и тихим голосом пела ей песни.

Тавра подошла к небольшому треугольном столу, стоявшему у книжного шкафа, где хранились заключённые в футляры папирусы. Привычно уселась и, в ожидании взглянув на свою госпожу, приготовилась к занятию.

- Знаешь, Тавра, у меня сегодня большая радость, – наконец обратилась к ней Динамия со светлой улыбкой. – Из Константинополя друзья прислали замечательную книгу. Это один из редких, чудом сохранившихся подлинников романа Лонга о любви Дафниса и Хлои. Молодые люди проходят целую череду различных приключений и опасностей, прежде чем навсегда остаться вместе... Вот, послушай, как зародилась их любовь. «Она убедила его опять купаться пойти/И вновь увидала его во время купанья и, увидавши/К нему прикоснулась, испытав восхищенье,/ И восхищение это было началом любви»...

Голос Динамии, когда она читала стихи, звучал как музыка, а слова, которые она произносила, увлекали Тавру в неведомое и волшебное царство.

- Читай книги, Тавра, читай поэзию – вот где ты найдёшь истинную красоту слова, искренность чувств и жизненную мудрость, – проговорила Динамия и, протянув свиток Тавре, прибавила: – Разве не прекраснее всяких чудес – обретение сердцем любви?

Тавра ничего не ответила: ей было только двенадцать лет, и она очень смутно представляла, что значит любовь в отношениях между мужчиной и женщиной. Ей была понятна любовь родителей к своему ребёнку (когда -то она чувствовала эту любовь, будучи обласкана своими отцом и матерью); она знала, что такое любовь к родине (её сердце горело пылающей болью и разрывалось от тоски по родному краю).

Но любовь к мужчине? Нет, такой любви она не понимала...

- Госпожа, – на пороге таблина появился слуга, – пришёл Дамаст, сын Фотия Датиана.

- Ах, наверняка он пришёл увидеться со Стефаном, – заволновалась Динамия. – Ты сказал ему, что моего сына нет дома?

- Да, госпожа. И он пожелал непременно дождаться молодого господина.

- Хорошо, тогда приведи его сюда.

Спустя пару минут в таблин вошёл высокий плечистый юноша в тунике, украшенной на груди и рукавах замысловатой вышивкой, в плотно облегающих штанах, заправленных в мягкие полусапожки.

Весь дом омрачился, когда Тавра увидела «рябого» – так она про себя называла Дамаста Датиана. Из троицы друзей он был единственным, кто относился к ней с глубочайшим пренебрежением, видя в ней не человека, а нечто неодушевлённое, некий предмет.

Её ненависть к Дамасту была порождена его отношением к ней, тогда как ненависть, которую она испытывала к Стефану, являлась следствием иной причины.

Когда Тавра смотрела на Стефана – точную копию стратига Диофанта, она видела в нём своего заклятого врага, а на его руках – кровь своего отца, своих родных – всего племени. Но порой эта ненависть смягчалась независимо от воли Тавры, стоило только ей взглянуть в глаза Стефана: такие же серо-голубые глаза, в обрамлении густых чёрных ресниц, были у госпожи Динамии.

Сам Стефан, если ему приходилось обращаться к Тавре, держался с внешним превосходством, но вместе с тем с некоторой долей снисходительности. И только Мариан, когда приходил к другу, оставался неизменно добродушным в присутствии маленькой невольницы.