Энгельгардт молча слушал, выпуская сизый табачный дым в сторону керосиновой лампы. На его лице читалась не то заинтересованность, не то сомнение.

– Пятнадцать косарей с утра до ночи косят моё поле… – задумчиво протянул он. – А тут, выходит, одна машина заменяет десятки мужиков? Один машинист, и всё идёт само собой? А куда ж тогда девать всех остальных? Ведь мужик без работы – это пропащий человек, запьёт, разленится. Работу-то он любит, без неё жизни не смыслит. Кому это надо – с утра до вечера сидеть в этой… Вашей кабине и только рычаги дёргать? Ежели работа такая не ответственная, прямо там пить и начнет!

Я на секунду замешкался. Вопрос был серьёзный. В моём мире всё уже давно устроено иначе, но ведь для человека XIX века подобные перемены – почти революция.

– Так ведь, Александр Николаевич, человек не только пахать да косить может. Он, когда силы в руках сбережёт, да голова не гудит от тяжкого труда, может и другим заняться. Обучиться любому прибыльному ремеслу, читать, писать, к наукам подступиться. Вы же сами говорили, что русский мужик умён, да только в землю его вбили сызмальства. А если у него время освободится?

– Время, – протянул Энгельгардт, с любопытством разглядывая меня. – Да-а, интересные вы вещи говорите, молодой человек… Вот только скажите мне, не начнёт ли он в праздности искать себе утеху? Выпивку, драки? Выходит, не работа его воспитывает, а что-то иное? А ну-ка, объясните, как у вас с этим?

– Да нет у нас неучей-крестьян! Все люди поголовно имеют образование! Обязательное бесплатное школьное обучение для всех без исключения.

– Как бесплатное? – глаза хозяина расширились.

– А так! Абсолютно бесплатное, за счёт государства. Да и не дерётся никто, все люди при деле. У нас кругом рулят машины. На складах, на дорогах, на полях.

– Опять нас обогнали американцы со своими машинами. Всё снова по-ихнему вышло.

Энгельгардт сидел, крутил в руках рюмку и выглядел очень расстроенным.

– Обогнали, говорите? Да у продвинутых американских фермеров поля в моём времени вообще убираются без людей. Те же комбайны, но за рулём – никого. Есть только программа в компьютере – называется робот. По ней всё поле будет идеально обработано, и человек вовсе не занимается такой рутиной. Он находит для себя другие нужные дела.

Тут Энгельгардт гневно зыркнул глазами, видимо, этими словами я сильно ущемил национальную гордость хозяина этого имения. Неужели даже сейчас, в такой древности, уже идёт противостояние Россия – Америка?

Как же его оказывается, это задевает…

Он обхватил голову руками и умолк.

Тут в дверь робко постучали.

– Кто там? – крикнул хозяин.

– Батюшка, вы приказали стол накрыть, – услышал я в ответ.

– Да! – Энгельгардт буквально рявкнул.

– Так всё ужо стынет давно, пожалуйте в столовую. Всё «хорменно» сделано, – этот скрипучий голос я уже узнал. Женщина что меня встретила в доме. Авдотья.

Мы с Александром Николаевичем прошли в столовую. Несмотря на выпитое, наверное, от вызванного мной возбуждения, он уже довольно крепко стоял на ногах, совершенно не шатаясь.

На столе теперь не было керосиновых ламп. Горели большие, явно новые свечи в красивых подсвечниках. Видимо, такое практиковалось в исключительных, праздничных случаях. Их ровный, чуть колеблющийся свет создавал в комнате уют, заставляя отблески плясать на полированных поверхностях мебели.

Стол просто изобиловал яствами – тут были и рябчики, и чёрная икра, и… Глядя на большой нарезанный каравай и вспоминая пушной хлеб от Сидора в телеге, я побоялся даже прикоснуться к краюхе. В голове всё ещё стояло воспоминание о жёстком, колючем тесте, которое дерёт горло, не даёт нормально глотать.