– Прелестное воспроизведение города дожей, – сказал Троделетто. – Этот французский писатель всесторонне обрисовал наш город с тонкостью истинного мастера языка… Когда очарован красотой и прелестью Венеции, ей не изменяешь даже пером. Маркиза д›Антреван заметила:

– Жорж-Мишель честно заплатил свой эстетический долг. Я нахожу, что мы, иностранцы, мы все должники прекрасной и великодушной Венеции, безвозмездно очищающей нас лучами своей ясной и чистой красоты. Прочтите Андре Сюпресса… Разве он в своем «Путешествии кондотьере» не создал пышного гимна в честь несравненного города?

Мольтомини любезно поклонилась.

– Благодарю вас за моего предка, сражавшегося за славу Венеции.

– Но сейчас, моя дорогая, она становится немецкой колонией. Немецкие туристы наполняют отели. У Пильсена лакей предложил мне вчера стул со словами: «Bitte schön, gnädige Frau!»[39]. У вас говорят уже не языком Гвидо да-Верона[40], а языком Макса Рейнгардта[41]. Мы приехали с озер. По дороге мы всюду встречали автомобили с маркой «Д»-4[42]). На вилле д'Эсте, у озера Комо, только и видишь представителей Саксонии и Вестфалии. Что за аппетиты, господа!

Командор Лоренцетти сострил:

– В таком случае, маркиза, это уже не аромат Барромейских островов[43], а воздух армейских казарм!

Мольтомини воскликнула:

– Полно, милый. Не говорите дурного о наших прежних врагах. Пробил час примирения на земле. Мир доброжелательным туристам. И, повернувшись к леди Диане, она спросила: – Почему вас больше не видно на Лидо, леди Диана? Вы не любите его?

– Почему же. Я люблю эту песчаную камбалу, выброшенную на берег моря, на которой растут олеандры и кабинки морских купален. И потом мода, господствующая в Эксцельсиоре, мне очень нравится. Из пижамы в вечернее платье, из купального костюма в смокинг, – это разрешение проблемы туалетов.

– Вчера, вечером, – сказал Троделетто, я был на благотворительном празднике. Там произошел довольно забавный случай. После полудня завсегдатаи дворца заметили лежащую на бархатной подушке пару изящных перчаток из белой лайки, очень маленького размера. Под перчатками была записка на английском языке следующего содержания: «Особа, которой принадлежат эти перчатки, охотно наградит своим поцелуем сегодня вечером в одиннадцать часов всякого, кто купит заранее билет. Место встречи у оркестра, цена билета десять лир. Вырученная сумма будет обращена на благотворительные цели города Венеции». Записка привлекла, конечно, бесчисленных любопытных, пожелавших уплатить десять лир. В продолжение вечера предположения строились без конца. Кому принадлежат перчатки? Очаровательной англичанке, или маленькой, хрупкой американке? Каково же было их изумление, когда ровно в одиннадцать часов, у оркестра появился добродушный толстяк в очках и объявил на прекрасном неаполитанском наречии:

– Я – владелец перчаток. Я купил их сегодня утром в магазине в Пассаже… Итак, чья же очередь?

Когда все, смеясь, стали протестовать, мистификатор, помахивая перчатками, проговорил:

– Послушайте, утешьтесь… Вы сделали доброе дело, не получив за него награды, значит вы прямо отсюда попадете в рай.

Леди Диана предложила всем папиросы и затем небрежно спросила графиню Мольтомини:

– Кстати, не знаете ли вы моторную лодку под названием «Беатриче»? Торопившийся рулевой этой лодки чуть не опрокинул вчера мою гондолу.

– «Беатриче»? Вы не знаете, Лоренцетти?

– Нет, мой друг.

– А вы, Троделетто?

– И я не знаю.

Леди Диана постаралась обратить свой вопрос в шутку:

– Значит никто в Венеции не знает этот таинственный корабль. Совсем летучий голландец с турбокомпрессором.