– Джимми!..

– Ну, что?.. В его возрасте ему, наверное, уже случалось видеть комнаты красивых женщин… Он даже восхищался вашей картиной Пальма старшего, вашими орхидеями, генералом Линг-Тси, который не укусил его ни разу в икры, и Отелло, который испачкал ему рукав, и портретом моей матери, и моим серебряным кубком на Роттенбрайна. Одним словом, Диана, мы с ним, такие приятели, как если бы лет десять играли вместе в бейсбол! – Скажите ему, что я сейчас приду.

Леди Диана исчезла. Она быстро провела по лицу пуховкой, подкрасила перед зеркалом губы и вошла в библиотеку. Гость поднялся. Джимми представил очень официально:

– Дорогая леди Диана, разрешите представить вам моего друга, графа Анджело Ручини.

– Очень приятно, – проговорила Диана протягивая руку.

Ручини поцеловал ей руку и совершенно свободно заговорил по-английски с легким итальянским акцентом.

– Леди Уайнхем, я не могу забыть неприятную историю вчерашнего вечера. Мое извинение запоздало ровно на 24 часа. Верьте мне, я не ждал бы и десяти минут, если бы спешное дело не заставило меня продолжать путь в моей лодке, не знающей препятствий…

– Наводящей страх на гондольеров Большого канала, – пошутила леди Диана.

– Увы, леди Уайнхем, я не принадлежу к числу счастливцев, которые фланируют по Венеции. Я – последний представитель исчезнувшего здесь вида людей: венецианец, который всегда занят.

– Но я надеюсь, что у вас найдется немного времени, чтобы выкурить со мной папиросу?

Граф Ручини с вежливым жестом сел возле Дианы. Джимми, стоя перед столом, готовил новую порцию коктейля. В то время, как он осведомлялся у Ручини, какой коктейль он предпочитает, Manhattan или Сorpse reviver, леди Диана рассматривала своего гостя.

Она с первых же слов узнала приятный звук его голоса. Ручини принадлежал к числу мужчин, мимо которых не проходит равнодушно ни одна женщина. Он обладал кошачьей грацией и телом атлета. Еще молод, не больше сорока лет. Смуглая кожа южанина, прожившего долго под африканским солнцем, черные глаза, повелительный взгляд человека, редко испытывавшего чувство страха. Под хорошо сшитым светлым костюмом угадывались крепкие мускулы. И складки его бритого рта, обнажавшего при улыбке ослепительно белые зубы, таили железную волю. Он был одет изящно без претензий на шик. На мизинце у него было кольцо с гербом Ручини, и булавка розового жемчуга украшала его галстук; седеющие виски придавали мягкость его властному лицу, незабываемому лицу, с иронически прищуренными глазами и очень черными ресницами. – Так как первое наше знакомство произошло при не совсем обычных обстоятельствах, – сказала леди Диана, закуривая папиросу, – то я хотела бы знать, как вы меня нашли в этом дворце, где я живу всего два месяца.

– Я не думаю, что должен скрыть это от вас. Сегодня утром я встретил вашего гондольера Беппо. Он мне сказал, кто вы, и я узнал, что должен извиниться перед леди Дианой Уайнхем.

– Беппо говорил с вами?.. Вы купили его признание?

– Нет, Беппо просто оказал мне эту услугу. Мы с ним старые знакомые.

– Какое совпадение! Он служил у вас?

– Это не совсем точно. Он служил под моим начальством в иностранном легионе. Леди Диана, стряхивавшая пепел с папиросы, приостановила движение красивой руки. Она внимательно посмотрела на Ручини. Джимми перестал размешивать коктейль и воскликнул:

– Иностранный легион?.. Ах, как это интересно!

– Да, тринадцать лет тому назад я служил под Французскими знаменами… Сумасбродство или сердечная рана, если хотите, леди Уайнхем… Жест отчаявшегося влюбленного, ищущего забвения своей печали.