Вторые носилки выглядели ещё хуже. Простыня почти полностью сменила цвет на красный, да и по очертаниям… это было едва похоже на тело.

А на месте головы лежало знакомое уже мне белое яйцо, смахивающее на мотоциклетный шлем. Под немного запотевшим стеклом я увидел бледное лицо с закрытыми глазами – и меня пробрал озноб. Уж не это ли лицо я мельком заметил тогда, в самый первый раз, когда мы рассматривали новый аппарат? Я посмотрел на Семёна. Он так же, как и все, стоял и не мигая смотрел на два лежавших перед ним по сути трупа. Увидев мой взгляд, он закатил глаза и зачем-то развёл руками.

– Михал Николаич, я… это… Немножко пришлось поучаствовать, вы уж не сердитесь…

– Сколько прошло времени до помещения в сейвер? – перебил его я, судорожно пытаясь вспомнить чёртову инструкцию. Сколько там может пролежать донорский материал без специальной подпитки? В пересадке головы основная проблема – это снабжение мозга кислородом, поэтому… – закопошились в памяти корявые строчки китайского мануала. Кажется, около получаса. Если я ничего не путаю.

Семён, конечно, не должен был… А хотя что я несу, должен – не должен… Может быть, его расторопность и сделала всё это возможным… опять же, к лучшему ли?

Но тогда я думал совсем о другом.

– Двадцать две минуты, – глухо сказал незнакомый голос у меня за спиной.

– Хорошо, – ответил я. Кажется, теперь у нас есть несколько часов…

Я произносил слова, словно во сне, но мне самому было страшно от них. Надо просто было что-то говорить, делать, в конце концов, вид, что я контролирую ситуацию… Хотя это была полная ерунда – что я, чёрт возьми, мог тут контролировать?

Мне вдруг захотелось оторвать голову себе – за то, что в ней за прошедшее время так и не появилось вменяемых знаний по применению нового аппарата. Когда я вспомнил про пылящийся на полке так и не прочитанный нормально мануал, мне и вовсе захотелось провалиться сквозь землю.

Теперь я, конечно, понимаю, почему мы все тогда так медлили. Почему опытные медики стояли, как истуканы, как уличные зеваки на месте ДТП и просто смотрели на кровавую кашу из двух человеческих тел перед собой.

Да потому, что раньше таких «пациентов» сразу везли в морг.

Но не теперь. Теперь их можно вылечить, и все собравшиеся вокруг, кажется, ждали, когда же я начну это делать.

– Михаил Николаевич, – раздался над ухом негромкий голос Алины, одной из медсестёр. – Время идёт.

– Да-да… – вместо звука обычного голоса из горла выскочил какой-то хриплый писк, и я прокашлялся, стараясь вернуть себе прежний уверенный вид. Надо было брать ситуацию в свои руки, но я сам находился на грани истерики.

– Анна Владимировна, готовьте операционную, срочно. Отвезти… – я невольно запнулся, – обоих пациентов в реанимацию. Мне на компьютер срочно медицинские карты, всё, что есть, вплоть до прививок в садике и результаты осмотра скорой! Рентген делали?

Анна Владимировна покачала головой.

– Сделать! – я потихоньку начинал приходить себя.

– Михаил Николаевич, Верному тоже? – переспросила Анна Владимировна.

– Это который?

Она молча показала на торчащую вверх одинокую челюсть.

«Фу, до чего же всё-таки отвратительно выглядит!» – снова содрогнулся я.

– Да! – отрезал я. – И ему тоже. Выглядит вроде… Впрочем, не имеет значения… Мы не можем рисковать.

Я повернулся к Семёну. Тот смотрел на меня внимательными и серьёзными глазами. Мне показалось, что он единственный, кто понял моё настоящее состояние в этот момент. Я впился в него взглядом, стараясь вложить в этот взгляд как можно больше:

– Останься, – тихо сказал я и сразу же громко гаркнул на всё отделение: – Так, остальные работаем, живо, живо! Давайте, вперёд!