– Как?! – упавшим голосом переспросил Тягин и замер, застыл, окоченел, проявил всестороннюю растерянность организма, сотрясение психики, контузию мозга и общее недомогание тела.

Эх, как ни глянь, невдомёк бедняге, и было, да неправда, и в сапогах, а бос, и в шапке умом слаб и без шапки, и молоко в кувшине, да рыло коротко. Остро нуждался Тягин в содействии, ведь и журавль тепла ищет, и верея без подпор не стоит, и верею мажут, коли скрипит. Не дожидаясь, однако, пока напарник придёт в себя, Колыванов с лёгким сердцем и спокойной совестью или, как говорят, не моргнув глазом, захлопнул дверцу, отжал сцепление и тронул грузовик с места. Громыхая на ухабах и естественных неровностях почвы, фура катила вдоль палисадников и домов, а Тягин ещё стоял в застывшей, как статуя, позе, в ошеломлённом и озабоченном состоянии, как будто решал в уме трудную задачу из высшей математики и результат. будь он неладен, не сходился с ответом.

Наконец, до него дошло, что задача вообще не поддаётся решению. Со своей стороны, Колыванов как грамотный знаток, умственно развитый шофёр, передовик производства, да и вообще гармоничная личность слышал, конечно, о задачах, не имеющих решения. Глядя на Тягина, он вспомнил семь математических гипотез из так называемых задач тысячелетия, которые длительное время никто не мог решить. За каждую из задач объявили значительную награду в миллион долларов, лучшие умы из числа выдающихся математиков годами бились над решением, но не справились, успеха не добились, решения не нашли, миллион не получили. Одну только теорему Ферма доказывали триста пятьдесят лет, другие задачи тысячелетия оказались математикам и вовсе не по зубам, не по уму, не по мозгам или, как говорят в нашей местности – невподым.

Заинтересовавшись, Колыванов обнаружил, что Пьер Ферма жил в 17-м веке и, по слухам среди шоферов, был толковым юристом, работал судьёй, но оказался большим любителем математики и в свободное от тяжб и юриспруденции время уделял своему увлечению повышенное внимание. Слова «хобби» в те давние времена ещё просто не знали.

Что говорить, спорить, обсуждать и пререкаться, Колыванов не мудрствуя лукаво, в свою очередь, и сам, подумывал взяться за решение – не боги горшки обжигают, внутренний голос ободрял, поддерживал и поощрял. А ведь действительно, если могут юристы, почему бы не приложить руку умелому шофёру?

Секрета нет, следует открыто признать, в глубине души, Василий замахнулся на все семь задач тысячелетия, чтобы не мелочиться и закрыть проблему раз и навсегда. Примеряй-не примеряй, и мы не лыком шиты, и мы лаптем щи не хлебаем, на руки лапти не обуваем, по уму и проворству руками птиц ловим без силков и тенет. Словом талантами нас природа не обидела и не обделила, грех жаловаться и пенять.

Как альтруист, способный к самопожертвованию ради других, Колыванов готов был напрячь ум, проявить незаурядные способности и помочь математикам, подставить дружеское плечо, чтобы никто больше в общечеловеческом масштабе не ломал голову, не страдал и не парился над умозрительными проблемами, от которых простому человеку и народному хозяйству ни холодно, ни тепло. Планету и без них обременяли в несметном количестве неотложные и насущные задачи, которые требовали своего решения. Мечтал Василий бескорыстно избавить человечество от лишних забот и головной боли. С детства помнилось ему, в каждое оконце пусть заглянет солнце, испечём на каждого сдобный каравай.

Всяк знает, лишние слова мужчине не к лицу. Какие сомнения, и большому гусю не высидеть телёнка, и орёл выше солнца не летает, и лошадка в хомуте тянет воз по могуте. К своему огорчению, Колыванов никак не мог взяться за решение задач тысячелетия. Причина оказалась вполне уважительная, плотный график перевозок не предусматривал и не оставлял времени на задачи из высшей математике, но однажды Василий улучил свободную минуту, урвал короткую передышку, выкроил часок. Начать он вздумал с теоремы Пуанкаре, во-первых, красиво звучит, во-вторых, относилась к науке топологии, изучающей алгоритмы, о которых шофёр слышал краем уха, в третьих, почти все слова в теореме за редким исключением были ему практически знакомы. Формулировалась теорема на редкость доходчиво и доступно для понимания шофёров: любой трехмерный объект с некоторыми свойствами трёхмерной сферы обязан быть сферой. Говоря проще, всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере. Острым своим чутьём и богатой интуицией Василий догадливо сообразил, что сфера – это обычный шар, и не предвидел, не предполагал особых трудностей с доказательством. Терпение и труд всё перетрут, усвоил Колыванов с детства.