– Глубоко копаешь, Василий. Так и надорваться можно. Ты полегче, полегче относись. Пусть лошадь думает, у неё голова большая.

– Всякому овощу – своё время. Когда-нибудь сам поймёшь, или жизнь надоумит, – вывел заключение Колыванов и спохватился. – Ехать пора, с твоей кралей мы из графика выбились.

– Работа не волк, в лес не убежит. Да и не малина, зимой не опадёт.

– Но и не ворона. Пусть и не каркает, а всё же скажется.

– Ах ты, Господи, Боже мой! Какой ты въедливый, Колыванов! Расписание, график, режим… Ни сучка, ни задоринки. Комар носа не подточит.

– Я порядок люблю. Расписание о чём говорит?

– О чём?

– Семья знает, когда я приеду. Опоздаю, волноваться будут.

– Ну да, семья. Зря всё-таки ты этой девахе отказал. Мог развлечься, культурно отдохнуть… Разнообразие опять же, а ты задний ход дал. Пренебрёг, можно сказать.

– Тягин, я устал тебе повторять: у меня семья! Жена, дети… Усвоил?! – не на шутку рассердился Колыванов.

– Вот видишь… Ты женат, у тебя семья, а я… Имею право. Свобода!

– Угу, – с хмурой досадой и буквально неодобрительно промычал Колыванов. – Много вас…свободных. Совсем распустились, совесть потеряли. Я жену никогда не бросал и не разводился ни разу.

– Скучно ты живёшь, Колыванов, никакого разнообразия!

– Зато у тебя разнообразия полные штаны. Нет, Тягин, женщин обижать нельзя. Тебе бы задуматься, дураку, а ты их обманываешь почём зря. Дашь надежду и бросаешь. Вокруг пальца водишь. Мозги им пудришь. Лапшу на уши вешаешь. Ладно, живи, как знаешь. Некогда мне с тобой языком чесать. Когда-нибудь отольются кошке мышкины слёзки, – не дожидаясь ответа, Колыванов решительно направился к машине. По его внешнему виду и выражению лица само собой разумелось, что с ним лучше не спорить, уедет, бросит – глазом не моргнёт.

Тягин побрёл следом, открыл дверцу, забрался на подножку:

– Слышь, Колыванов… Хочу тебя порадовать. Я дважды был женат. И разводился дважды. По закону. А уж так… Знаешь, сколько женщин я бросил? – он смотрел насмешливо, с едкой издёвкой, наслаждался произведенным впечатлением.

Что ж, он своего добился, достиг желаемого результата и поставленной цели: Колыванов едва не застонал от боли, едва не потерял самообладания.

Кстати сказать, Тягин, без сомнения, осознавал, как насолить ближнему. Он, похоже, нащупал уязвимое место, признание чувствительно ранило Колыванова, причинило непоправимый вред психике и урон душевному здоровью. Как иначе, если сердце день и ночь мучительно страдает за весь женский пол, обитающий на планете. А если ставить вопрос ребром, кто и когда переживал чаще и думал о женской доле больше, чем Василий Колыванов, посвятивший женщине лучшие годы жизни?

Как водится в России, первым средством от ярости и гнева является работа. Народ установил мнение, с ним и жить нам: работа да руки – верные поруки, работа веселье любит, умелых привечает, ленивых губит, работа мастера кажет и мучит, и кормит, и учит. Впрочем, кто знает, что мы о себе возомнили, к работе у нас противоречивое или даже противоположное отношение, народ тож не замедлил высказаться: работа не волк, в лес не убежит, работу с плеч, а сам на печь, работа что медведь – догонит, хребет переломит, на работу боком, боком, а с работы скоком, скоком. Между тем, однако, в России наблюдается прямая зависимость между работой и едой: каков корм, такая и работа, на работе тяп-ляп да так-сяк, на еду мастак, пилось бы да елось, а работа и на ум бы не шла, рабочий конь на соломе, пустопляс на овсе.

Но что отвлекаться и рассуждать, дорога не ждёт. Без лишних слов и досужих рассуждений Колыванов решительно сел за руль, напарник занял место пассажира, с неприязнью на лицах шофёры обменялись враждебными взглядами. Будь между ними преграда даже из камня и стали, испепеляющие взгляды прожгли бы её насквозь. И уж вестимо, жгучий спор и горячие разногласия отразились на самочувствии, медицина вполне могла засвидетельствовать патологию, хотя сдать кровь и мочу на анализы никто не додумался, не удосужился и не догадался.