На слишком поспешный взгляд может показаться, что Джейн, Боб и их маленький сын переехали в трущобы. Они купили трехэтажный дом[384], который, как считалось, был построен морским капитаном для одной из двух своих дочерей в 1849 году. Он располагался в одном из самых ужасных кварталов Вест-Виллидж, на соседних улицах у гудзонских пирсов находились полуразрушенные склады и мастерские, воздух был наполнен какофонией шумных грузовиков, а населены они были неотесанными моряками и портовыми грузчиками. На двух верхних этажах находилась квартира, туда Джекобсы и переехали, параллельно пытаясь воскресить то, что на первом этаже некогда было кондитерским магазином, щеголявшим вывесками Canada Dry[385] и Phillies Cigars[386] на фасаде, ржавым оборудованием из жести и пулевым отверстием в матовом стекле, доставшимся в наследство от какой-то гангстерской перестрелки задолго до прибытия семьи Джекобс. То, что считалось задним двором, было мусорной свалкой. Все это кишело крысами – «огромными», добавит Джейн много лет спустя. Даже позже, в середине и конце 1950-х годов, когда дом был переполнен детьми Джейн и иногда навещавшими родственниками, зимой нередко было холодно: дом отапливался в основном камином в гостиной, куда часто подбрасывали угля к рассвету, но все равно было холодно. Кто-то из гостей вспоминал, что требовалось семь одеял, чтобы согреться. В доме были такие щели, что даже заткнутая в окно страница журнала иногда трепыхалась от сквозняка. Конечно, кондиционера не было; пользовались мокрыми простынями, чтобы поддерживать прохладу жарким нью-йоркским летом. Дом съедал кучу денег, сил и времени. Они перестроили фундамент и установили новые современные окна. Уличный фасад был в таком плохом состоянии, что часть пришлось снести и заново переложить. Отец Боба подкинул денег, чтобы помочь с ремонтом, но они справились по большей части сами. Джейн и Боб купили дом, как оценивает их сын Джим, за 7000 долларов, что даже по расценкам 1947 года было недорого.

Его стоимость в 2009 году составила 3,5 миллиона долларов. В июне 1950 года, за несколько месяцев до появления статьи о трущобах в «Америке», у брата Джейн Джона и его жены Пит появился их единственный сын Декер. Через пять дней Джейн родила второго сына, Эдварда Декера – Неда, как его стали называть. Шесть недель она находилась в декретном отпуске и вернулась в «Америку» в начале августа.

В марте 1952 года Комиссия по лояльности опять дала о себе знать.

Два с половиной года прошло с тех пор, как ее признали, несмотря на осадок «неблагоприятной информации», достаточно лояльной, чтобы оставить на работе. Но во второй половине 1940-х и в 1950-х годах «красная лихорадка» снова обострилась: первая советская атомная бомба, разоблачение советских шпионов, обвинение против Элджера Хисса[387], «тыквенные документы»[388] и рост популярности Ричарда Никсона, «черный список» Голливуда[389], Корейская война, расследования подкомитета Сената по внутренней безопасности[390] и, конечно, первый залп полноценного маккартизма в Республиканском женском клубе в Уилинге, в Западной Виргинии 9 февраля 1950 года. Именно там рьяный младший сенатор из Висконсина Джозеф Маккарти предъявил документ, который он объявил списком известных коммунистов, работающих на Госдепартамент: «У меня на руках список из 205 сотрудников Госдепартамента, которые оказались либо имеющими членский билет, либо безусловно верными сторонниками компартии, но которые, несмотря ни на что, все еще участвуют в формировании нашей внешней политики»