Когда Джейн подсчитала свой доход после девяти месяцев фриланса, в среднем получилось 88 долларов в неделю[345] – гораздо больше, чем она зарабатывала в Iron Age или в УВИ. Однако в октябре она пошла на другую государственную работу, обозревателем в журнал «Америка»[346], который издавал Госдепартамент США для читателей в Советском Союзе. Джейн снова стала пропагандистом.

Когда война завершилась, кончилось и действие огромного объединяющего людей фактора – необходимости одержать победу над нацистской Германией и имперской Японией. Мир снова раскололся надвое, и на этот раз линия разлома прошла между СССР и США, Востоком и Западом, коммунизмом и капитализмом. Во время войны Соединенные Штаты выступали, пусть и неохотно, союзниками страны Советов. Но послевоенное разделение Германии на советскую и западную зоны, взятие Советами под контроль Польши, Венгрии, Румынии и других восточноевропейских стран, бряцание ядерным оружием, риторические финты, уколы, гневные взаимные обвинения поставили мир на край катастрофы – порой, как, например, в Берлине в 1948, Венгрии в 1956, на Кубе в 1962 году, холодная война не на шутку угрожала стать горячей.

«Америка», большое глянцевое издание, в которое Джейн пошла работать в конце 1946 года, и его безвкусный двойник, Soviet Life[347], воплощали это геополитическое разделение. Учитывая нестабильные отношения между сторонами, удивительно, что соглашение издавать парные журналы вообще было достигнуто. Но все же это случилось, по договоренности между послом США Авереллом Гарриманом и его советским коллегой, министром иностранных дел Вячеславом Молотовым в 1944 году. Обе страны выполняли договоренность с трудом, но более или менее исправно в те годы, когда Джейн работала в «Америке». Конечно, оба издания занимались пропагандой. Но если взглянуть на это через розовые очки – оба журнала пытались не выходить за цивилизованные рамки в своей пропагандистской работе, тем самым, быть может, делая мир чуточку безопаснее.

Идеи статей курсировали взад и вперед между редакциями «Америки» в Нью-Йорке и Москве, что-то доходило до печати, что-то нет: статья о летнем отдыхе в Америке; еще одна – о Роберте Оппенгеймере, физике; статья о городской средней школе (последняя была «особенно хорошей работой»[348], писал в Нью-Йорк в начале 1948 года помощник сотрудника по культуре в посольстве США в Москве, «и большая заслуга принадлежит Джейн Джекобс», ее автору); статья о типичном американском маленьком городке. Статьи о чемпионате по бейсболу, американской оптической индустрии, о сердце Канзаса, о современном искусстве. Джейн предложила статью о словарях, что переросло в идею о языке американцев. «Мы думаем, что это возможно, непреодолимых переводческих проблем не возникнет, – писала редактор „Америки“ Марион Сандерс. – Задумка в том, чтобы передать кое-какое представление о богатстве и гибкости нашего языка»[349]. Конечно, такие слова как juke-box, short-order cook и swing band[350], доставляли достаточно неприятностей переводчикам журнала в Москве[351].

Логистика выпуска «Америки» была внушительной. Статьи писались на одном языке, а читались на другом. Две редакции находились за полмира друг от друга. Советская цензура всегда вызывала обеспокоенность. В июне 1947 года редактор Сандерс, выпускница Уэллсли, закончившая также Школу журналистики Колумбийского университета, «энергичная, бойкая жительница Нью-Йорка»[352], как отозвался о ней один сослуживец, попыталась объяснить посольству США в Москве, как работает нью-йоркская сторона. В четырехстраничном докладе она описала «жизненный цикл» статьи об американских кафетериях, написанной Джейн Джекобс