Как минимум однажды ребенком она летала на аэроплане, возможно, на биплане, как у Снупи.

Но детство Джейн Батцнер было шире и богаче, чем самый длинный список ежедневных соблазнов. Повседневная жизнь – особенно, как мы увидим, жизнь в школе – совсем не походила на то, о чем она читала в книгах. Не походила и на то, что она видела и слышала дома за кухонным столом или в гостиной. Бабушка по отцу, Люси, умерла, когда Джейн было десять; бабушка по матери, Дженни – когда ей было тринадцать; она никогда не знала своих дедушек. Но каким-то образом старые семейные истории и легенды доходили до Джейн, и у нее накопился целый том рассказов давно ушедших дней и сонм выдающихся персонажей. Не Джефферсоны и Франклины ее воображаемых диалогов, а члены ее собственной семьи, которые осмеливались отправляться в путешествия в далекие края, делали замечательные вещи и твердо верили в то, что делают.

Она знала, конечно, о дедушке по матери, капитане Бойде, умершем за несколько лет до ее рождения, его подвигах в Гражданскую войну, заключении на Юге, его популистских идеях, о том, что он баллотировался в Конгресс от партии гринбекеров. «Я рада видеть, как много идей, выдвинутых партией, в то время казавшихся странными, с тех пор стали законными и уважаемыми, – напишет она, – и я горда, что мой дедушка рисковал жизнью ради них»[88].

Младший брат ее дедушки, дядя Билли, знаменитый одноглазый адвокат по уголовным делам, столь же полный, сколь и высокий, само красноречие и хитрость, брался за любые дела – бутлегеров, чернокожих, негодяев, жуликов – не важно. В одном известном деле он защищал мужа виргинской светской львицы, найденной зарубленной насмерть, успешно переложив вину на отвергнутую любовницу клиента; присяжные признали его подзащитного невиновным через тридцать шесть минут. В другой раз его клиента во время «сухого закона» привлекли к ответственности за две пинты контрабандной выпивки. Но когда на суде дядя Билли открыл бутылки и перелил их содержимое в мерную колбу, одолженную у городского аптекаря, до кварты – того предела, до которого строгое наказание не предусматривалось – не хватило всего нескольких капель. Его подзащитного отпустили. Как он узнал, что обвинение провалится? «Знаете, – ответил он, – в свое время я не раз имел дело с бутлегерами, и, поверьте мне, они всегда мошенничают»[89].

Тетя матери Джейн, Ханна, была еще одной заметной фигурой в зале семейной славы. В возрасте сорока пяти лет эта правильная и внешне ничем не выделяющаяся женщина вдруг отправилась на Аляску учить алеутов и эскимосов. За четырнадцать лет она успела пожить у индейцев, карабкалась по скалам в пышных юбках и подъюбниках, путешествовала на каяке в наряде из медвежьих внутренностей. Тетя Ханна была истово религиозной и такой, что Джейн могла называть ее «неумолимый, упорный сторонник трезвости»[90] – к тому же на свой манер поборник прав женщин. Для растущей Джейн «она несла в себе очарование сказочной героини».

И еще была старшая сестра ее матери, Марта, которая после обучения в Блумсбергском педагогическом колледже и активного участия в жизни местного прихода пресвитерианской церкви в возрасте сорока восьми лет практически ушла от цивилизации. В 1922 году, отправившись по поручению церкви в отдаленный горный район Северной Каролины, она так и осталась там жить в небольшой захолустной деревне под названием Хиггинс. Вместо того чтобы вернуться через несколько месяцев, тетя Марта все оставалась, и оставалась, годами привнося туда частицы тепла и радости современной жизни – дарила книги и вела уроки, помогала строить новые дома, создала центр ремесел и помогла окрепнуть местному приходу. Она жила там все те годы, пока Джейн росла на Монро-авеню.