Глава госаппарата Денис Яронгов

«Назад пути нет. Некуда бежать. Пора встретиться лицом к лицу с последствиями своих действий». Мужчина лет сорока пяти в дорогом черном костюме, выбежав из метро, спешно оглянулся вокруг, захватив мрачные тени площади. Слабо освещенные фонарями, здания казались затянутыми в ночную пелену, готовой поглотить его с головой. «Как можно быть таким слепцом?! Неужели с самого начала не было понятно, что они всё исковеркают? Всё перевернут с ног на голову?! Любое начинание превратят в инструмент контроля, а из любого пряника слепят кнут…»

В страхе и ненависти он выдохнул, его взгляд упал на величественное здание, вырастающее перед ним и затмевающее остальной мир. Тридцати семиэтажное чудо, ставшее символом власти, зависти и стойкости тоталитарного режима. Оно олицетворяло всё, что он ненавидел и чему когда- то служил. «С самого начала это была ошибка», – промелькнуло у него в голове.

«Возможно, ещё не поздно что- то исправить! Нужно отключить всё, уничтожить все наработки!» Он задыхался, словно сердце разрывалось от напряжения, и, выходя на лестницу, его нога вместо уверенного шага снова скользнула. На мгновение, он остановился и взглянул на площадь, полную высоких вышек, которые, как стальные монстры, издавали монотонный гул. Стройные ряды людей неподвижно стояли, подобно мраморным статуям, их взгляды были пустыми, а души словно остались вне этого мира. «Эти пустые глаза… Эта молчаливая покорность… Это не то, что я хотел! Совсем не то!»

Скорость сердца учащалась от напора страха, гремевшего в его сознании, ударили молнии, разрывая небо. Дождь лил, как из ведра, и, казалось, гремящий звук шёл из самой тьмы. Он шагал к огромной двери, едва различимой за непривычным светом, а его страх становился огнём, переполняя каждую клеточку. «Не бывает великих дел без великих препятствий, но, Бог свидетель, мне страшно, как никогда в жизни! Уверен, они уже придумали, как втянуть во всё это Эвана. Я знаю только один способ защитить сына…»

Ручка двери, длинная и холодная, казалась тяжелой, как судьба, но он дёрнул её. В этот момент оглянулся назад, будто прощаясь с тёмными просторами, и шагнул в неизведанное. За дверью мир накрывала тьма, поглотившая последние искры надежды и веры.

Некоторое время спустя, на мокром граните, аккуратно выложенном на площади перед зданием, покоилась холодная фигура выпавшего из окна мужчины в черном костюме. Вдребезги разбитые очки валялись неподалеку, их осколки отражали тусклые блики фонарей, словно маленькие звёзды, затерянные в алом море. Кровавая лужа, смешанная с дождевой водой, растеклась по ступеням, окрасив входную часть парадной в зловещий алый цвет. Лицо погибшего размягчено от удара, но на нем располагалась легкая улыбка, как будто он наконец- то познал свободу.

Площадь, наполненная звуками дождя и стоном ветра, теряла интерес к исчезнувшему моменту. Куски стекла медленно тонули в луже, но никакого интереса уже не было к холодному телу, который, возможно, однажды нарисовал красками шедевр, но усомнился и утратил всё, отдав свою жизнь на алтарь борьбы.

Не бойтесь прыгать с утеса, а пока летите вниз, отращивайте крылья.

Рей Брэдбери

Хельмер, тысяча девятьсот восемьдесят пятый, шестое мая. Утро принимало свет в свои объятия, но моросящий дождь, словно скупая слеза, добавлял определенную печаль в свежесть этого дня. Из станции метро вышел невысокий мужчина лет тридцати, его фигура выглядела плотной, что было странно для обычного прохожего. Взгляд его лица напоминал портрет покойника, выпавшего из окна несколько дней назад, печать замирающей жизни застыла на его чертах. Смуглая кожа контрастировала с резкими линиями, словно жизнь вырезала их из мрамора, но они не были тривиальными. Темные волосы, зачесанные назад, создавали эффект строгого порядка, скрывающего душевные бури.

Легкая одежда не прятала сути его существования: не заправленные черные штаны и белая рубашка, капли дождя скользили по ткани, как мимолетные сожаления. Накинутый темный жилет добавлял ему некой серьезности, как будто он был лишь маской для неотразимо низкого содержания внутренней сути. Он остановился прямо у выхода из метро, сжимая в руках листок бумаги, белый и прямой, как его намерения.

Мокрые блики отражались от мраморных плит площади, а человек с листком на фоне серого утра казался частью неведомой картины, где его роль была невидима. Из легкого волнения его дыхание стало мерцать, но он сдерживался – именно так он создавал свой образ, за которым скрывал свои внутренние вздохи.

Каждая капля дождя придавала ему загадочности, вроде неустанно шепчущих секретов, которые не каждому были под силу понять. Он ещё раз взглянул на листок.

Перевод в Министерство одобрен. Нужно приступить к работе сразу после приезда в Хельмер.

Д. Каннингем

Быстро бросив взгляд на огромную площадь, Эван Редгрейв заметил сотню людей, тянущихся к тридцати семиэтажному зданию, возвышающемуся как стальной мутант среди серых облаков. Величие этого монументального сооружения, казалось, могло затмить даже его глубокомысленные размышления, но внезапно его внимание прервал мужчина, которому на вид было около тридцати пяти.

Мужчина в гладко выглаженном смокинге, с черным галстуком, как черная паутина, плотно обвивающей шею, выглядел нарочито заметным среди обыденности людей. Его квадратно- овальные очки сидели на его упитанном лице, отражая блики расплывшегося света, и, кажется, приковывали к себе внимание. Темные волосы были тщательно зачесаны назад, подчеркивая его уверенный, но немного неуклюжий шаг.

Элегантность его вида вызывала двойственные чувства: манера, с которой он приближался, выдавала нечто большее, чем просто желание произвести впечатление. Будто он пытался создать образ истинного аристократа, но что- то в его движениях подсказывало, что этот наряд не всегда ему был по душе. Эван почувствовал, как интерес и предостережение сплетаются в его душе, когда незнакомец, приближаясь, уже преградил путь.

– Привет! Видимо, тебя я и жду. Меня зовут Джордж Хемниц. – Произнес незнакомец, его голос, наполненный иронией, трепетал в воздухе, как лист, пойманный порывом неприятного ветра. Он протянул руку, а его улыбка сияла, но эта искренность выглядела размыто на фоне стремительного падения человечности вокруг. Редгрейв, ощущая внутреннюю настороженность, все же ответил взаимно и приветливо.

– Добрый день. Эван.

– Должно быть, ты важная персона, Эван. Я прав? – Спросил Хемниц, прищурив глаза, будто искал весомую причину для своих утверждений.

– С чего ты взял? – Ответил Редгрейв, его сознание возбужденно дрожало от неловкости, придавая всему этому разговору мрачную окраску.

– Я работаю в Министерстве уже 8 лет, 4 месяца и 12 дней. За это время я обработал 18342 обращения от граждан, выпил 1629 чашек кофе и стал свидетелем 284 случаев гражданского неповиновения. А теперь спроси, сколько раз меня отправляли встречать новичка на входе в его первый рабочий день.

– И сколько же? – Любопытство боролось с настороженностью, но голос Эвана был медленно завуалирован безразличием.

– Ноль, Эван. Ни разу за 3052 рабочих дня! Отсюда я делаю вывод, что ты – важная птица. Я прав? – Весело спросил Хемниц.

– Быть может, ты меня с кем- то путаешь? Я прибыл по назначению на должность простого клерка. Я Эван Редгрейв. – Произнес он, и его голос словно металлился, переходя в пространство между ними, срывая завесу и создавая трещины в привычной реальности.

– Редгрейв? В смысле, тот самый Редгрейв?! О Боже! Ведь твой отец… – Вдруг Хемниц замер, словно пойманный в ловушку своих собственных слов.

– Продолжай, Хемниц, что ты хотел сказать? – Спросил Эван, его голос стал неожиданно твердым, отрезая тишину, словно рубленый хлеб.

– Прими мои соболезнования. Наверное, тебе очень тяжело сейчас. – Произнес Хемниц, наполнив слова чуть невыносимым сочувствием. – Я виделся с ним за 58 часов и 23 минуты до его… до его кончины…

Эван почувствовал, как внутри него нарастает струя холодного гнева. Они не были близки, на самом деле, у них не было искренности, которая так необходима в подобные минуты.

– Мы с ним не были особо близки. Если быть честным, мы не общались уже 10 лет. Я даже не знал, что он тут работал, пока вчера мне не сказали… – Его голос едва дышал, как последний луч надежды, задуманной без посторонней помощи.

– Он не просто здесь работал. Твой отец был одним из самых уважаемых людей в Министерстве. – С гордостью произнес Хемниц. – Он руководил на самом верху. И что самое удивительное, он не смотрел на простых сотрудников сверху вниз, был открытым и честным человеком.

Редгрейв порывисто вспомнил о том, как его отец всегда возвращался домой с усталой, но мирной улыбкой. Он с трудом осознавал эту фигуру: был одним из тех, кто слишком быстро ушёл.

– Что произошло? Полиция уже что- то выяснила? – Вопрос вырвался с упреждающим трепетом, словно стебель, готовый сломаться под натиском ветра.

– Нам мало что говорят. – Вновь звучал голос Хемница, и Эван уже знал, что за его нарочитою осторожностью скрывается нечто большее. – Так что у меня есть только несколько фактов. Остальное – слухи и домыслы недалёких сотрудников.