И начала, стараясь не смотреть ему в глаза.

– П-положите руки на колени, Андрей Федорович… Теперь прикройте глаза, но не закрывайте их пока – следите за медальоном… Вот так, отлично… А теперь представьте, как у вас расслабляются ноги… сначала пальцы ног… потом ступни… – я говорила медленным, мягким голосом, стараясь, чтобы мой голос лился вместе с мелодией, повторяя ее интонации и волны. – Следите за медальоном… представьте, что в нем центр вашей вселенной… и ничего нет во всем мире, кроме вас и него… и моего голоса… Ваши руки расслабляются… тяжелеют… вам хочется сесть поудобнее…

По началу я немного стеснялась, заикалась даже. А потом, неожиданно для самой себя, вошла во вкус. Решила даже не подглядывать больше в инструкции – до того понравилось импровизировать.

– Теперь отвлекитесь от медальона, Андрей Федорович… – спустя какое-то время предложила. – Нет, продолжайте следить за ним, но смотрите как бы… сквозь него…

– Сквозь него – ты, – неожиданно прокомментировал он чуть замедленным, почти без интонаций голосом, послушно глядя куда-то перед собой.

Я покраснела и поежилась, отлично представив, какую именно часть моего тела он видит через покачивающийся маятник. Хорошо еще, что я не сняла свитер, иначе бы только и думала о своем декольте у него перед глазами.

– Я знаю, Андрей Федорович. Старайтесь смотреть и сквозь меня тоже, – мягко проинструктировала. – Представьте, что перед вами… ну, допустим, река. Медленная, широкая… ленивая… вся в туманной дымке…

– Ока, наверное… – произнес он всё тем же заторможенным голосом, и я чуть не поперхнулась, заметив, что его глаза подернулись поволокой. Неужели работает?! Хотя, по идее, он должен засыпать, а не разговаривать со мной.

– Может, и Ока… – растерянно поддакнула я. – Вы там жили? На Оке?

– Бабушка дачу снимала в деревне… я к ней приезжал… на лето… Дом был на самом краю деревни, над рекой… еще в конце огорода там баня была… Мы с дедом по субботам, после бани на лавке сидели и смотрели на воду… он еще пиво пил… – Игнатьев вдруг мечтательно улыбнулся, словно воочию увидел сейчас картину из далекого детства, где он маленький, укутанный после бани во взрослый халат сидит рядом с дедом в предвечерней дымке и слушает как трещат сверчки в высокой траве да квакают лягушки в заводях.

И всё это он рассказывает мне! Мне! Его самой ненавидимой студентке на факультете! Охренеть… просто охренеть…

Но почему же он не спит, черт бы его побрал?!

Да потому что ты ввела его в транс, а не усыпила! – дошло до меня наконец. Потому что вела его не к тому, чтобы он закрывал глаза и засыпал, а заставила что-то там представлять вместо медальона!

И что теперь? Сидеть тут и слушать, как он своих бабушек и дедушек вспоминает?

А если начнет какие-нибудь интимные подробности своей жизни рассказывать? А потом еще и вспомнит об этом, Боже упаси?

Ну уж нет! К такому сценарию я не была готова! Как это ни здорово, что у меня всё же получилось загипнотизировать самого декана, но нужно было брать процесс в свои руки – пока он не стал неуправляемым.

– Андрей Федорович… – тихо позвала я, не прекращая покачивать перед его глазами медальон.

– Да, Сафронова? – отозвался он, давая мне понять, что хоть и в трансе, но прекрасно понимает, кто перед ним.

Плохо дело. Он мне этого не простит… Даже того, что уже сказал – не простит! Будет думать, что я его обкурила чем-нибудь, заставила так себя вести… внушила что-нибудь под психотропами, пользуясь состоянием измененного сознания…

Стоп. От осенившей меня гениальной мысли, я чуть не подскочила.

А отчего бы и не внушить, если уж он и так подозревает во всех грехах? Только то, что мне нужно, а не то, куда ведут его воспоминания. Попробовать, во всяком случае…