Гипноз для декана Лючия фон Беренготт

1. Глава 1

– Ты уверена, что это безопасно, Алин?

Моя лучшая подруга Кира с подозрением следила с моими манипуляциями – сперва я вытащила из конверта маленький, полиэтиленовый пакетик с подвеской в форме часов-луковицы на длинной цепочке. Потом – толстую свечу, упакованную в прозрачную коробку, с надписью на китайском. Потом – какой-то пузырек с жидкостью – видимо, ароматическое масло капать на свечу. После – подушку под голову, маску на глаза и мягкие наушники, в которых можно было спать. И следом за всем этим вытащила на свет тонкую брошюрку с инструкцией на нескольких языках.

– Ага, безопасно… если человек сам хочет и не сопротивляется… – пробормотала я, пытаясь найти среди языков русский. – Ты не сопротивляешься, Ерохина?

– Ваще нет! – бодро замотала головой Рената Ерохина, моя вторая лучшая подруга, над которой мы с Кирой и собирались поставить этот занимательный эксперимент, а именно – изучение английского языка в состоянии гипноза! Для чего заблаговременно договорились встретиться между парами и даже заказали комнату для семинаров в библиотеке.

Возможно, кому-то этот способ покажется удивительным или даже радикальным. Кому-то, наоборот, глупым и неэффективным. Но сдать сей важный международный язык у Ярохиной не получалось вот уже второй семестр, из-за чего ей светил недопуск к летней сессии и отчисление с престижного факультета международных отношений, на котором мы, «бюджетники», и так негласно считались гостями – эдакими бедными родственниками из дальней деревни.

О да, именно отчисление, а не какие-нибудь милости в виде пересдач, зачетов или курсовых работ вместо экзамена. Потому что английский у нас на факультете преподавал сам декан – Андрей Федорович Игнатьев, бывший дипломат и звезда фандрейзингов, наследник старинного дворянского рода, и, как следствие – совершенно безжалостный мерзавец, считающий студентов-бюджетников пылью у своих ботинок.

Факультет был большой, со множеством центров и отделений, но кафедра английского была, как говорили, «комнатой игр» нашего декана – его любимым детищем, в котором он был царь, бог и вершитель всех судеб. Это был единственный предмет, который Игнатьев преподавал – причем целиком и полностью сам, вплоть до проверки экзаменов. И проскочить мимо его высочайшего внимания не удавалось еще никому.

Рената Ерохина была в отчаянии. Она перепробовала всё, начиная с банального репетитора и заканчивая постелью – подцепив на какой-то дискотеке настоящего англичанина. Даже к самому декану ходила с просьбой позволить ей изучать для будущей карьеры французский, с которым у нее складывались куда как более теплые отношения. И декан ее даже принял, можете себе представить! Наверняка для того, чтобы иметь удовольствие отказать ей лично, глядя в глаза.

– Французский уполз с международной арены вместе с Наполеоном Бонапартом, если ты не в курсе, Ерохина. И без английского тебя даже мусор из посольства не пустят выносить. Так что зубри словарь или уползай вслед за корсиканским чудовищем, дитя мое.

И она уже почти послушалась его и уползла, вся в слезах и соплях... а потом, совершенно случайно посмотрела на Ютубе видео с инструкциями по изучению языков под гипнозом. И решила использовать этот последний шанс – позубрить язык Шекспира, введя себя в самый что ни на есть гипнотический транс. Чем черт не шутит, подумала Ерохина? Практика эта известная и довольно распространенная – учить иностранные языки под гипнозом. Используется миллионом разных школ и частных специалистов. Опасности, если заручиться согласием пациента и содействием его процессу – никакой.

Разумеется, мы, две боевые подруги, согласились протянуть руку утопающей. И все вместе приступили к подготовке – я подвязалась найти необходимые для нашего «сеанса» ингредиенты, Кира закачала на телефон русско-английский словарь, который мы собирались включить, как только станет понятно, что мне удалось ввести Ренату в транс. От Ренаты же требовалось одно – за день до эксперимента расслабляться, пить успокоительное в виде ромашкового чая и смотреть исключительно приятные, спокойные сериалы про лошадей и природу.

Времени на всё про всё у нас было не больше часа – ровно столько, на сколько можно было арендовать класс в библиотеке. Мы уже решили, что если окажется, что Рената все перечисленные слова запомнила, тогда уже освободим для этого больше времени – например, загипнотизируем ее на ночь и прогоним весь словарь в наушниках целиком, пока она спит.

А уж если весь эксперимент окажется удачным, следующим подопытным кроликом стану я – не из-за того, что не могу осилить английский, а потому что знаю совершенно точно – как бы хорошо я не подготовилась к сессии, господин декан найдет к чему придраться и будет валить меня так, как никого из мой когорты – лишь бы избавиться.

Ох как же сильно Игнатьев хотел от меня избавиться… как яростно меня ненавидел… Наверняка, мечтал выгнать с той самой минуты, как я случайно грохнула с пьедестала его личный трофей во время его же приветственной речи перед комиссией из министерства иностранных дел. А может и еще раньше – недаром я замечала на себе его злые, пронзительные взгляды, куда бы я ни спряталась в аудитории. Возможно, случай с трофеем послужил катарсисом – эдаким переломом, после которого декан дал самому себе «добро» гнобить меня уже не скрываясь.

Как сейчас помню эту сцену – конец первого года учебы, все группы собрали полукругом в актовом зале, предварительно очистив его от стульев. Народу набилось, как селедок в консервной банке, и все толкались, потому что всем хотелось поближе – туда, где можно покрасоваться перед комиссией, быть замеченным, успеть задать какой-нибудь умный вопрос, чтобы запомниться потом – при подаче заявки на практику…

Уже и не помню, кто именно меня толкнул, но только на своих тонких каблуках я не удержалась. Пошатнулась, балансируя руками и пытаясь схватиться хоть за кого-нибудь, но вдруг оказалось, что все куда-то делись, невзирая на столпотворение, а вокруг меня – странная пустота окружностью метра в два. Потом, размышляя над случившимся, я начала даже подозревать, что меня толкнули специально, желая выставить перед комиссией в дурном свете. Были даже подозрения, кто именно устроил эту каверзу, сговорившись с целой группой моих недоброжелателей…

Но в момент падения я об этом не думала. Я всего лишь хотела не влепиться лицом в пол и не сломать запястье. А потому схватилась в последний момент за то, что попалось мне под руку – стоящий возле стены столб, стилизованный под древнеримскую колонну, один из тех, на которых были размещены трофеи, выигранные на разных конкурсах представителями университета.

Мне почему-то всегда казалось, что колонны эти каким-то образом связаны со стеной, прикрепленные к ней сзади. Оказалось, что нет – колонны просто стояли, опираясь на собственную основу, которая оказалась достаточно широкой, чтобы не позволить самой колонне упасть, когда я свалилась на нее всем своим весом, но, увы, недостаточно стабильной, чтобы удержать на своей верхушке установленный трофей – тоже ничем не закрепленный.

О том что я не просто свалила с пьедестала увесистую посеребряную чашу, но и разбила ее вдребезги, я поняла немного позднее, когда очнулась – трофей грохнулся мне на голову, заставив на пару минут потерять сознание. А по склонившемуся надо мной лицу самого декана, багровому от злости, поняла, что трофей имеет к нему самое прямое отношение.

– Живая? – морщась, словно ему самому было больно, Андрей Федорович поворачивал мою голову туда-сюда, проверяя, нет ли открытых ран.

Я молча кивнула, боясь пошевелиться в его руках. Даже не так. Я буквально заледенела – до такой степени не ожидала, что он сам прибежит ко мне через весь зал, проверяя, жива ли я! И только спустя какое-то время, когда пришли люди из медпункта, чтобы забрать меня на осмотр, поняла, что прибежал Игнатьев не ради меня, а ради того, что упало мне на голову. Буквально в последнюю секунду, перед тем, как дверь в актовый зал закрылась за моей спиной, я успела обернуться и увидеть, с каким несчастным выражением лица он вертит в руках обломки серебряной чаши.

Позже я узнала, что разбила трофей ни много ни мало за восхождение на Эльбрус, в котором Игнатьев участвовал лет десять назад в составе группы из пяти человек, обогнавшей еще несколько таких групп и пришедшей на вершину первой. А также, прочитала интервью с ним, в котором он признавался, что не было в его жизни достижения важнее, чем это самое восхождение, и что полученным трофеем он гордится больше, чем всеми своими успехами в дипломатической и научной работе. Вот так-то.

Неудивительно, что с тех самых пор жизнь моя на факультете превратилась в самый что ни на есть бег с препятствиями, причем по кругу – сродни тому, что происходит с хомячком, которого посадили в клетку и заставили крутить лапками дурацкое, бесконечное колесо.

Сдам, к примеру, какой-нибудь предмет на сессии, а потом оказывается, что у меня по нему хвост. Что за хвост? Откуда? Вроде всё сдала! Бегу к преподу разбираться – а его нет, в отпуске человек. «Назначьте встречу на следующей неделе». А на следующей неделе у меня работа начинается, или практика, на которой я пропадаю с утра до вечера… А там глядишь уже и новый семестр подоспел, на который не зачислят с хвостами.