– Спасибо, неплохо. Во всяком случае, мои раны продезинфицировались. Здесь все микробы подохли. – Николай помолчал и закончил: – Чего и вам желаю.

– Смотри-ка, а он ещё может острить. Значит, не перевоспитался. В таком случае, посиди ещё, подумай, скажем, о смысле жизни.

– Подумай лучше сам об этом, потому что когда я отсюда выйду, у тебя на это не останется времени.

– Ну-ну, – только и сказал голос, и послышались удаляющиеся шаги.

Николай скрипнул зубами от бессильной злости и приготовился ждать. И он ждал, задыхаясь от запаха хлорки, в маленькой провонявшей камере размером метр на метр. Через двое суток камеру очистили от хлорки, а ещё через день его выпустили из карцера ослабленного, голодного, с воспалёнными глазами и слизистой оболочкой рта и обозлённого на всех и вся. У входа в здание комендатуры Николая встретил сержант Егоров.

– Хорошо начинаешь службу, солдат. Хвалю.

– Не понял? – щурясь от яркого света, спросил Соболев.

– Молодец, говорю, что не раскололся перед комендантом. Держи, – сержант протянул ему пачку сигарет.

– А-а, – понимающе хмыкнул Николай. – Сдрейфил тогда?

– Слушай, солдат, не доставай меня! Ты забыл про меня, я забыл, что ты мне прикладом подъехал, на том и остановимся, хорошо?

– А я и не забыл ничего.

С этими словами Николай коротко без размаха ударил Егорова в подбородок. Тот рухнул, как подкошенный. Соболев запоздало оглянулся по сторонам – к его счастью никто его выходки не видел. Он вынул сигарету из пачки и, прикурив, сел рядом с Егоровым, ожидая, когда тот очнётся. Наконец сержант застонал и приподнялся.

– Я тебя за нападение под трибунал отдам, – прохрипел он.

– Только попробуй, и твой пепел на родину отправят в цинковом ящичке.

Егоров злобно посмотрел на Николая, подвигал вправо-влево нижней челюстью, но промолчал.

– Веди меня в роту, да не вздумай фортели выкидывать, иначе…

Николай не договорил, но в его голосе было столько угрозы, что Егоров поневоле ужаснулся. Он молча поднялся, отряхнулся и пошёл в расположение роты механиков. Николай, прихрамывая, зашагал следом.

"Сволочь беззубая, ты ещё горько пожалеешь, что решил зачислить меня в вашу роту".

*****

На следующий день после возвращения Николая с гауптвахты, Егоров натравил на него уроженца Беотии – волосатого и здоровенного Мустафа Назира. Назир подошёл к новичку, смерил его презрительным взглядом с головы до ног и швырнул грязный комбинезон.

– К утру, чтобы чистый был.

Беотиец явно рассчитывал, что Соболев начнёт отнекиваться или расспрашивать, почему он должен чистить чужой комбинезон. Вместо этого Назир без разговоров получил прямой правый в челюсть. Однако свалить громилу с одного удара у Николая не вышло, пришлось добавить. Когда Мустаф упал на пол, плюясь кровью, в казарму ввалился сияющий Егоров, очень похожий на улыбающуюся крысу.

– Что у нас тут за беспорядки? А-а, понятно. Рядовой Соболев, за неуставные взаимоотношения с сослуживцем объявляю вам штраф в размере недельного заработка.

Вот так Николай в первый же день пребывания в казарме лишился недельного заработка. Назир, разумеется, не стал ближайшим другом Соболева и несколько раз пытался подкараулить обидчика в тёмных уголках, чтобы разобраться без свидетелей. Один раз дождался – и остался лежать в том же уголке. Назир больше не рисковал выяснять отношения один на один. После следующей их стычки Николай попал в санчасть с сотрясением мозга – Мустаф и три его дружка ночью напали на него спящего. А когда Николай вышел из санчасти, туда по очереди отправились Назир и его подельники. За что, само собой, Ника снова оштрафовали.