Его бледная, почти фарфоровая кожа резко контрастировала с загорелыми лицами землян. Рост в два метра десять сантиметров делал его живым маяком в толпе, а худощавое телосложение, некогда типичное для уроженцев Плутона, теперь скрывалось под искусственно наращенными мышцами. Там, на ледяной окраине системы, люди вытягивались вверх и истончались, словно тени, борясь за выживание в условиях низкой гравитации и вечного дефицита. Но на Земле Эмерик прошёл генную коррекцию – не ради комфорта, а чтобы соответствовать стандартам флота. И всё же в его фигуре угадывалась прежняя угловатость, будто тело бунтовало против навязанного идеала.

Войдя внутрь, Эмерик замер на мгновение, осматривая холл Звёздной верфи. Пространство, выдержанное в духе минимализма, поражало своей эстетикой. Практически всю правую стену занимала гигантская панель управления – каскад экранов, мигающих индикаторов и голографических интерфейсов. На центральном дисплее пульсировала трёхмерная проекция Земли, окружённая роем графиков и диаграмм.

Левую сторону холла обрамляли панорамные окна, изогнутые волной от пола до потолка. Сквозь них открывался вид на бескрайние доки верфи, где под алым закатом застыли громадные скелеты строящихся кораблей. В центре зала, контрастируя с техногенной мощью панели, располагалась зона отдыха: низкий столик из чёрного стекла, над которым парили голограммы инновационных двигателей, и несколько кресел-капсул с плавными обтекаемыми формами. Их лазурные сиденья казались единственным намёком на человечность в этом бездушном царстве.

Эмерик едва успел заметить Айзека, нервно шагавшего у лифтов. Тот рассекал воздух резкими движениями, а его тень металась по стене, пересекаясь с графиками на панели, – живое напоминание: даже среди машин и алгоритмов человек остаётся заложником своих сомнений.

Айзек был низкорослым и худощавым; его фигура казалась почти хрупкой в темно-синем военном мундире, который, однако, сидел на нём безупречно. На отворотах воротника поблёскивали золотые эмблемы – стилизованные звёзды с микросхемой в центре, знак звания помощника. Эти детали, как и идеальная посадка формы, подчёркивали его статус, несмотря на скромные габариты. Генетические улучшения, исключавшие необходимость в физической силе, оставили след в его облике: светлая кожа, тонкие почти изящные черты лица и глаза – холодные, пронзительные.

Он был ходячей энциклопедией: его мозг, модифицированный для хранения данных, вмещал эксабайты информации. Каждый жест, каждое слово Айзека выдавали расчётливый ум, отточенный для анализа и стратегии. В канцелярской работе он не знал равных: схемы, отчёты, тактические модели – всё раскладывалось в его сознании по полочкам, как детали сложного механизма. И даже сейчас, нервно перебирая пальцами край мундира, он казался не человеком, а воплощённым алгоритмом, готовым выдать решение в любой момент.

– Капитан, опоздание на совещание с Райхертом может стоить вам должности. Вы припозднились.

– Десять напоминаний, Айзек. Ты решил, что я их не видел? – ответил он, стараясь скрыть раздражение.

– Вы склонны игнорировать напоминания, сэр, – пальцы помощника нервно постукивали по планшету.

– Только когда они касаются бюрократической ерунды, – отрезал Эмерик, сжав челюсть, и в очередной раз задался вопросом: Помощники созданы для поддержки, но Айзек… Может, он прав? Или это я слишком вспыльчив после вчерашнего вечера?

Они молча зашли в скоростной лифт, который за считанные секунды доставил их на верхний этаж. Холл встретил их огромными окнами, открывающими панораму города. В центре зала висел макет Солнечной системы – голографическая проекция, парящая в воздухе. Планеты, выполненные в серебристо-зелёной гамме, медленно вращались вокруг светящегося ядра Солнца, а крошечные корабли-маркеры, обозначающие военные базы, пульсировали рубиновыми точками.