Эмерик, прижавшись к статуе одного из основателей Совета, наблюдал, как между гостями скользит робот-андроид. Его серебристый корпус, отполированный до зеркального блеска, отражал блики звёздного потолка. Голова с выразительными голубыми сенсорами вместо глаз была слегка наклонена – будто машина сканировала эмоции толпы. На груди робота мерцали голограммы – вероятно, интерфейс для связи с гостями. Когда андроид поднял руку, передавая бокал, Эмерик заметил, как под искусственной кожей шевелятся микросхемы, имитирующие мышечные волокна.

В тени статуй, чьи гротескные формы контрастировали с плавными линиями зала, было проще дышать. Здесь никто не смотрел на него и не пытался завести разговор о том, чего он никогда не поймёт: ценах на экзопланетные курорты, моде на генетические улучшения и «очаровательной наивности» тех, кто вырос на окраинах системы.

Он отпил глоток вина, стараясь отвлечься. Судя по всплеску голосов у входа, «гвоздь программы» – тот, ради кого все собрались, – наконец появился. Эмерик вздохнул с облегчением: как только официальная часть закончится, он исчезнет, запрыгнет в ближайший аэрокар и ляжет спать.

В этот момент его размышления прервал чей-то голос:

– Сегодня просто праздник лицемерия, не находишь?

Эмерик, не сразу поняв, что вопрос адресован ему, наклонил голову.

– Не думаю, что здесь есть место искренности. – он сделал паузу, переводя взгляд на гостей, чьи смешки звучали как отрепетированные трели. – Здесь это нарушило бы дресс-код.

С другой стороны статуи, за которой он стоял, раздался тихий мелодичный смех. Эмерик обогнул скульптуру и встретился взглядом с женщиной. Она была высокой, статной, с правильными чертами лица, выдававшими в ней представительницу элиты. Её тёмные волосы, собранные в строгую причёску, оттеняли острые скулы и лебединую шею. Но больше всего притягивало платье – элегантное белое одеяние с длинными рукавами. Глубокий вырез подчёркивал стройность фигуры, а драпированная юбка, струящаяся мягкими складками, добавляла образу царственности. Несмотря на кажущуюся простоту кроя, натуральная ткань, невероятно редкая в эпоху синтетики, кричала о роскоши каждой деталью. Однако самым гипнотическим были её глаза: их цвет сменился с серого на раскалённо-оранжевый, словно расплавленный металл. Эмерик видел генетические модификации, но такие изменения говорили не просто о статусе – они указывали на доступ к технологиям, о которых рядовые граждане не смели и мечтать.

– Вы слишком серьёзны для такого бессмысленного мероприятия, – заметила она, вращая бокал с марсианским виски так, что жидкость плескалась, словно ртуть, готовая вырваться. Её взгляд скользнул по его форме. –  Хотя, может, ты и прав. Что может быть скучнее, чем чествовать человека, который сам сбежал бы отсюда при первой возможности?

Эмерик нарочито выпрямился, но уголки его губ дрогнули:

– Вы не слишком-то уважительно отзываетесь о «герои Солнечной системы».

– Герои? —Она замерла, глаза сузились – Спросите у тех, кто выжил после «освобождения» Альфы Центавра. Они назовут это иначе.

Она сделала паузу, задумчиво посмотрев куда-то за его плечо, но затем, словно отгоняя от себя какую-то мысль, продолжила:

– Да брось, этот вечер настолько уныл, что даже наш бравый вояка, несмотря на столетнюю разлуку с домом, тут уснёт.

– Не спорю, бомбить половину системы было, наверное, увлекательнее, – с сарказмом ответил Эмерик.

– О, не стоит завидовать, – парировала она, положив пустой бокал на поднос проходящего мимо андройду. – Уверена, твоя работа тоже имеет свои преимущества.