– Там можно вылезти? – оживлённо спрашивает Марина, поднимаясь на цыпочки.

Виктор кряхтит и через мгновение возвращается. Отрицательно качает головой.

– Нельзя. Там через несколько метров с одной стороны такая же герметичная перегородка, как на окнах, а с другой – решётка. И ещё какие-то осколки, похожие на поликарбонат. – Он показывает несколько небольших кусков, а затем выбрасывает их в мусорку в углу.

– А зачем тогда такая вентиляция? И откуда стекло? – Поникшим тоном спрашивает Марина, потеряв огонёк радости.

– Господи. – процедил Виктор. – Чтобы ты спросила, – пробурчал и кривясь сполз со стремянки. – Я знаю не больше твоего.

Замечаю, как физиономия девушки перекосилось в презрительной мине. Она молчит, но ощущуается ее гневливость.

Мне не нравятся их взаимоотношения, но и вмешиваться я не хочу, лишь методично продолжаю осмотр.

Под краном умывальник из того же материала, что и стены – без единого стыка, плавно перетекающий в поверхность стойки. Над ним висит большое заляпанное зеркало в тонкой металлической раме. Вижу свое отражение: истощённое лицо – бледная кожа, усталые зеленовато-серые глаза с тенью синяков, тонкий нос с едва заметной горбинкой. Густые, слегка растрёпанные брови, небрежная щетина с вкраплением седины, каштановые волосы, тускло поблёскивающие от лёгкой сальности, подчёркивают этот образ измождённости. Выгляжу скверно и болезненно, а лицо, кажется, утратило былую свежесть, добавив мне несколько лишних лет к моим тридцати восьми.

Само зеркало кажется странным. Странно, оно явно не выбивается из общего тона чистоты. Я постукиваю по нему костяшками пальцев – звук оказывается приглушённым, не характерным для стекла.

– Акриловое… – замечаю вслух, стараясь сдержать очередной рвотный позыв, вызванный головной болью и тяжёлым дыханием.

– Боятся, что мы разобьём его и… навредим себе? – опустошённо спрашивает Марина, обводя нас взглядом.

– Пф… Ты-то наверняка, – небрежно бросает Виктор в её сторону и выходит обратно в основное помещение.

Она провожает его осуждающим и недоброжелательным взглядом, а когда он выходит, едва заметно шепчет:

– Козёл.

Едва заметно поднимаю уголок рта и выдавливаю ободряющую улыбку.

Девушка неспешно выходит, я следом. Память, помятая, как зажеванная бумага в принтере, начинает постепенно разглаживаться. Я припоминаю и сообщаю им:

– Кстати, такие системы слива бывают на лабораторных объектах. Гидроизоляция и повышенная санитария.

– Значит, либо бункер, либо лаборатория, – подводит итог Виктор изнурённым голосом.

Марина на миг застыла и перепугано воскликнула:

– А что, если нас накачали веществами и наблюдают за реакцией?! Как в каком-нибудь дурацком фильме?

– Что за бред? – Мужчина хмурится и напряженно смотрит на неё.

Она, немного мнется и продолжает:

– Ну сам подумай, до нас здесь были другие, совсем недавно. Ты сказал, что дверь герметичная, а Игорь, что мы в условиях повышенной санитарии. Может, похитители тестируют что-то на ничего не подозревающих людях?

– Типа чего? Дури какой-то или вируса? – Скептически спрашивает он, но в речи проскальзывают нотки переживания.

Марина, будучи перепуганной, ёжится от этих слов.

Виктор переводит взгляд с неё на меня, недобро кривится и чешет нос.

– А что значит «бывают на лабораторных объектах»? Это ты откуда выудил?

Его подозрительный взгляд вполне оправдан, но мне нечего скрывать.

– Я нейробиолог, знаю, как они могут выглядеть.

Он хмыкает.

– Ясно. Только мне кажется, что лаборатории – это типа склянки и прочая научная хрень. Нет?

– Ты прав, да.

Я делаю паузу и добавляю:

– Но только для наблюдателей, а не для испытуемых. Подопытные крысы живут в аналогичных, но животных условиях. И тоже под постоянным наблюдением. Вот и тут, попробуй, отличи…