– Кто ты? Как жил?

– Не знаю, – отвечает человек.

– Хочешь обратно?

– Нет, – шепчет он.

 Голос затихает, музыка наполняет воздух, тёмный цвет всюду. Истинная чернота – символ вселенной, космоса. Но вот лёгкий сумрак озаряет свет, можно видеть его источник – жёлтую звезду.

 Унылая грудастая женщина безнадёжно оглядела его, ненависть таилась за искрами в глазных белках. Частицы собрались в целое; первое, о чём он спросил, вызвало удивление присутствующих. Дрожь и тени шевельнулись на каменных стенах.

– Как долго я спал? – сухую тишину голос пронзает хрипом.

– Почти двенадцать лет. Господин.

 Годфрид пытался понять, кажется, всё, нет, только часть, он вспомнил, и это напоминало удар молнии – страшно и легко. Он всё знал, ничего не забыл – и это тяжело. Эльза ненавидит его, да и он её никогда не любил. Подняться с кровати удалось, истощённые мышцы плохо слушались.

 Стены веяли мистическим холодом, узкое окно открывало вид на лес, он зеленел в тумане, и солнце пряталось за ним каждый день. Тихо, граф прочитал молитву, паж вошёл робко, сказал о накрытом столе и о гонцах, направленных к соседям с приглашением на пир.

 Пир был, но не было весело и шумно, прежние друзья держались наигранно. Витало рядом то, что было причиной, и все знали, но никто не говорил вслух.

 Ночью, глубокой, как океан, чёрной, как платье монаха, грустной, словно старая слепая собака, граф пришёл в покои своей жены. Она настороженно лежала на спине, устремив взгляд в потолок. Свечи своим светом делали её ещё старее, грудь, будто вымытая дождём куча глины утратила первозданную форму. Он не мог оставаться у неё, что-то разделило их – непреодолимая пропасть.

 Вино текло в кружки, страшная тоска каменным каскадом обрушилась, похоронила навсегда всю прежнюю сущность. Одиночество как панацея, но сны, нож в спину – беспорядочны, коварны, полны смутного ужаса. Простор невыносим, общение тягостно до смятения души и боли в висках.

 Оруженосец Марк утром одного дня встретился ему в узком коридоре башни.

– Почему я не вижу моего брата Альфреда? – неожиданно спросил граф.

– Он отправился в Святую землю пять лет назад. Больше о нем ничего не слышали.

 Вино оживляет, умертвляя, облегчает погружение в сон. Но это не спасение – это ад. Чудовище, рука тянется к мечу, но её не поднять – руку: невидимые пальцы вцепились намертво. Холодный пот, дрожь, комната, насыщенная тенями отступивших на время монстров.

 Сильный импульс зовёт куда- то, и он идёт. Коридоры дышат, чьи тела скрыты в темноте? В трапезной никого нет. Годфрид отодвинул стул, неприлично пуст стол, свет из чадящих затухающих факелов источает мрачный страх. Неминуемые шаги раздаются.

 Человек в белых одеждах выходит, щурясь на свет, голос застревает в ушах, а его слова призраками бродят вокруг графа.

– Пора! – вздыхает человек в белом, в глазах у него веселятся хороводы искр.

– Идём! – соглашается Годфрид, с погасшим взглядом. Словно под гипнозом или во сне.

 Вот заскрипел мост, и они шагают за пределы замка, неведомо куда – в ночь.

 Сумерки, рассвет, нет никого, граф один, но невесть откуда подле него появился его боевой конь, а под платьем упругий холод кольчуги. Происходящее прояснилось.

– Разве ты жив? – Годфрид взял коня под уздцы.

– Ведь столько лет! Меч! – он потрогал рукоять, торчащую из ножен, пристроенных у луки седла.

– Но ты ведь сломался в битве! – граф выхватил его из ножен. – Совершенно целёхонек, даже без зазубрин! Но как я здесь оказался? Помню, вышел из замка ночью и вернулся тотчас!? Как это случилось? – прошептал Годфрид, оглядываясь вокруг; местность была ему незнакома. Дорога, петляя, раздваивалась; он поехал по правой. Но до вечера никого не встретил.