Вечером граф оказался у постоялого двора, на вид невзрачного, ветхого и убогого. Одно его удовлетворяло: несколько лошадей, привязанных под навесом, указывали на наличие всадников.

 Когда он проехал ворота. Навстречу ему вышел замызганный простолюдин. Граф не удержался и задал вопрос:

– Что за местность, и чьи это владения?

– А куда вы держите путь? – дерзнул простолюдин, беря под уздцы его лошадь.

– Замок Вебер!

– Не слышал о таком, тут милях в двадцати замок Вульф. Судя по вашей одежде, вы ищете Камелот? Так до него несколько дней  пути!

– Ты, верно. Заблуждаешься. Не нужен мне ни Камелот, ни Вульф, – сказал Годфрид, спешившись, его ни на шутку разозлил ответ простолюдина, а ещё более волновало то, что местность и впрямь не походила на окрестности его замка, миль на сто вокруг точно.

– Вам, господин, комнату? – из дверей гостиницы показался толстый и сильный человек, по виду хозяин.

– Пожалуй! – согласился граф. Направляясь к нему.

– Чем будем платить? – он прищурился и раздул красные щёки и нос с хмельными прожилками.

– Вот, – граф по привычке ощупал пояс, в складке лежал металлический кругляшок – серебряная монета, хозяин, увидев её, расплылся в улыбке.

 В комнате витал запах бедности, унылый топчан, набитый соломой, со скрипом принял графа в свои шершавые объятия. К ужину он хотел расспросить поподробнее кого-либо из постояльцев, а пока решил отдохнуть, уставший за день в седле.

 Тихий говор, доносившийся из трактира внизу, нарастал. Разбавлялся хохотом, криками, резкими спорами. Годфрид не мог более находиться здесь, что-то его подстёгивало изнутри, опоясавшись мечом, он вышел из комнаты.

 В трактире были заняты три стола всяким сбродом, от рыцарей до простолюдинов и бродяг в шерстяных туниках. Граф заказал вина, и хозяин, вытерев жирные руки о фартук, принёс. Говор затих, возродился шёпотом с косыми взглядами из-за соседних столов. Вино было кислым, мясо старым, но Годфрид изрядно проголодался и потому съел всё. Его внимание привлекли два только что вошедших рыцаря, они тоже скользнули по нему взглядом и напряглись.

– Граф не верил своим глазам: первый – барон Карбонд – был убит в стычке с бургундами; второй – Лойбер – сложил голову в Палестине, что подтверждали верные люди, вовсе не способные солгать. Оба в своё время враждовали с ним и даже участвовали в войне против него на стороне горожан.

– Ваше здоровье! – поднялся один из бродяг, скрытый грязным капюшоном. За столом оживились, подсказывая варианты продолжения фразы:

– Поправится в преисподней! – закончил бродяга. Стало видно его лицо, обращённое к графу, со шрамом через всю щеку, откинутый капюшон – теперь нет сомнений: Бертран, убит ещё в молодости графом в крестовом походе против славян за мародёрство и зверства к пленным, превзошедшие всякие границы. Убит в честном поединке – отсечением головы.

 Годфрид поднялся на ватных ногах, картина мелькала перед глазами, и, когда он вышел на улицу, его стошнило.

– Сборище мертвецов! – прошептал он. – Эй! Выходите, я буду вас возвращать в преисподнюю! – граф обнажил меч.

 Из трактира вышли все, они образовали вытянутое кольцо, такое, что Годфрид оказался внутри него. Лица с одинаково цепкими, одержимыми глазами, смотреть в которые было трудно. Бертран встал напротив графа. Раздался гул одобрения, брань и оскорбления, словесная грязь лилась беспрестанно.

– Повторим, саксонская рухлядь?

– Отрежу вторую голову, франк!

 Они схватились, больше не произнося слов и не слыша возгласов окружающих. Ярость, казалось, лязгала в звоне мечей, ненависть вкладывалась в силу ударов, пот стекал по их лицам, безрассудное, горячее фехтование не принесло никому успеха. Схватка с мертвецом – словно сон. Бертран, сделав ложный выпад, повторным движением с завершающим ударом в живот поразил графа в левый бок. Остриё меча прошло сквозь стальные кольца кольчуги, войдя в тело с меньшей силой. Граф, дернувшись от боли, ушёл в сторону, из открывшейся раны хлынула кровь, он зажал её рукой. У Бертрана было теперь преимущество, но Годфрид только твёрже стал фехтовать, хотя был вынужден уйти в оборону.