– Изучали, как же. Ты там оба раза просто бокалы залпом выпивал, а на обратном пути еще тащил за пивом: «пропустим на дорогу», «надо кислый привкус перебить». Вот и все изучение.

– Muselet!

– Что?

– Muselet! Проволока так называется, вспомнил. Знаете, как переводится? Никогда не угадаешь! Намордник! Прикиньте! Как намордник для псины!

– Вовуш, ну ты и говори, и открывай! Так, кто шампанское? Я, Маша, Зоя…

– Нет, спасибочки, я себе коктейль замучу с водкой.

–…у вас, девушки и замашки, настоящее французское с водкой мешать.

– Ничего-ничего, нормальное игристое Белугой не испортишь. Мы в Академии так иногда шампусик употребляли коктейльно, Огни Москвы называлось. Молодца, Зоя! Одобряю!

– Господи, Володя! Ну зачем так бабахать! Ты посмотри, почти потолок пробил, а если б в мою люстру?!

– Быстрее-быстрее, фужеры, убегает!

– Нормал бабахнуло. Похлеще, чем на Котляковском, да, бать?

– Володя! Ну что ты вспоминаешь? Так я тебя к этикету и не приучила.

– А что, такого. Я тот куртец батин похоронный как сейчас помню на маме. Весь в потеках затертых и с метелками травы под воротом, а батя ваще в одной рубашке черной.

– Да от пальто-то маминого и не осталось нихера, одна грязь. Мы в ресторан потом заехали в порядок привестись, там все и бросили. Думали сначала в торговый дом, но… красавица наша наотрез отказалась после всего примеряться.

– Нас, получается, тогда сразу к Глеб Давидовичу и отправили?

– Да не, ты че, братиш. Мы тогда весной к деду Коле уехали. Я там траванулся чем-то и с мамой в больнице лежал, пока ты матерщине учился, а к Давидычу это уже года через два, наверное, а бать? Когда дяде Игорю прилетело?

– Ой, ну что вы все вспоминаете это жуткое время. Как только прожили непонятно. Каждый день в новостях как сводки с фронта – того взорвали, этого застрелили. Не дай бог.

– Да это в девяносто восьмом. Игорюху тоже в подъезде ждали, но он сам падлу-хохла завалил, хотя и досталось ему пулевое. Я его в больнице сначала спрятал, потом на базе отдыха под Владимиром. Франц тогда зарешал основательно, он уже в гору шел… А вас-то в деревню нельзя было, отец мой в запой осенний ушел, вот и пришлось к Давидычу…

– Так все, мальчики! Разговор не для праздника.

– Ты бы, Зой, потише налегала. Нам домой еще ехать. Нечего в Венечку Ерофеева играть.

– Так, отвали, тут разговоры страшные, мне для храбрости нужно.

– Ребят, а как у вас с ремонтом-то дела?

– Да Глеб ниче не делает. Установил кабину мажорную… за бешеные бабки и намывается утром и вечером минут по 40. Как енот-полоскун.

– Зоя, это же радоваться надо, чистоплотный такой молодой человек.

– Мне кажется, есть темы и поинтереснее для обсуждения.

– Ой, а это какие? Как на Мальдивы съездили?

– Ну хотя бы.

– Отдых хороший, но Вова там набрал невозможно. И знаете из-за чего? Из-за фруктов.

– Это как так? Неужели из-за фруктов?

– Да, он только на завтрак целый таз разных плодов съедал. Нет, очень вкусные все, конечно, но это же сколько сахара. Вот он и расплылся.

– Так плавать надо было больше, Владимир…

– Да ты б видела, как он плавает. На спину ляжет и балдеет. Отвернешься, а у него уже на пузе манго разложены. Так прям и ест. Мякоть отщипывает пальцами и – в пасть, как выдра.

– Ну, нарожали детей. Один енот, другой выдра.

– Хоть семейство одно, бать: хищники-милашки.

– Так ведь они такими и в детстве были. Помнишь, Вася, как на речке в Огнево? Глеба вовсю ныряет в своих красных трусиках, а Вовуша все жалуется, что холодно и сносит его, и просится лучше, как вчера, в лес, «на море полежать». На озеро, значит, Огневское.

– Да-да, давайте пообсуждаем Вову. Завидуете, что я погреться каждый год езжу, а вы тут киснете.