Последние слова щелкнули будто подзатыльником, прокатились по лестнице. Истории, конечно, приличествовало молчание, но Вова сразу же искренне выругался, так и сжимая в руках рюмки.

– Ну … история, батя!

Это было куда лучше. Отца тронула реакция, и было видно по морщинам, как он прощает вопиющие несмыслие. Потому что. Потому что бездушной инфантильности за ним не оказалось.

– Еще по одной – сухо произнес отец.

Постояли еще, выпили смущенно за встречу. Володя рассказал идиотский анекдот про негров, и Глеб с отцом покатывались от того, как он пытался вспомнить синоним ванной, доказывая, что это абсолютно необходимо для эффекта. Потом брату позвонили, и он, забыв рюмки на подоконнике, поднялся в квартиру.

– Ну че, Глебунь, чего спросить хочешь? – обратился, хитро затягиваясь уже третьей сигаретой, отец.

– Про деда. Про Глеба Давидовича. Давно с ним общался?

– Давидыча – отец крякнул и поводил головой – ну как крайний раз его крыло. Лет семь-восемь назад… Короче Крым еще не наш был, но вот-вот, чтоб понятно. Он там в деревне у себя с соседями крепко устроил.

– Да ладно, че за история? Вы не рассказывали.

– Мать просила… Ну чего там. Давидыч же привык жить по-своему, понял, как люди не живут. А поселок блатной, его как бы не трогали. Администрация не встревала, шобла эта интеллигентская. Ну и дед сам, ясно, блатной тоже. Ну, а в тот год рядом с ним дом мажор такой же прикупил, политикан подмосковный, с Чехова что ли. Вот они вдвоем и уперлись. Давидыч он по жизни как устроился, типа я псих, ниче не понимаю, посрать на дороге могу там или сто собак себе привезти на участок. А одно время, говорят, козлов там малевал по чужим верандам, здоровенных, как живые, натурально и в темноте светились. Мда, епт – отец задумался, докуривая.

– Ну и?

– Ну и вот этот хмырь подмосковный ему че то высказал, даже, я так понял, приложить хотел деда, а Давидыч ему… два пальца откусил короче…

– Нихера себе, бать.

– Да это так еще. В целом нормал для деда твоего. Поужинал, можно сказать, оккультист херов. Я вот другое думаю, ну как он так взрослому мужику, борову при охраннике, два пальца оттяпал. Ему тогда сколько за шестьдесят было? Шестьдесят пять. Считай, мне скоро стукнет. Я вот и по джиу-джитсу в курсе и воевал, ну никак пальцы не изловчусь откусить. Даже если за мать или жизнь спасать. Только если во сне кому, понял? Короче мутная история.

– И как вы разрулили?

– Да как обычно. Никак. Чего там рулить. Мужик без пальцев. Деду охранники успели прописать нехило, вроде даже с сотрясением. Но за нашего сразу впряглись. Там видеть надо было, какие мерсы крученые стояли по лужайкам. Номера все козырные. ЛДПРовские, я думаю. Давидыч в девяностые с ними крутился плотно, наверняка знаю. И тогда, уверен, что по их линии опека. Ну врачи то были, но больше по части этого трехпалого. Ему и досталось в итоге за хулиганку, мол, спровоцировал художника, и из поселка мудака выперли, и из политики. А чего ты вдруг вспомнил?

– За пандемию как-то фокус у меня поменялся. Интересно стало, что за человек. Так умрет и не узнаю его совсем.

– Да чего там узнавать – от ухмылки уголки глаз и лоб у отца заиграли озорными морщинками –Немцы они и есть немцы. Больные люди, только пиво хорошее. Ты вон по музеям ходишь с красоткой своей, ну загляни в военный, Красной Армии, оцени, что они за оружие перед Первой Мировой клепали, охереешь. Нация шизоидов.

– И тем не менее, пап. Жизнь то он яркую прожил – Глеб все соображал, как отвлечь отца от мыслей о терках с тестем и вывести на историю с психозом.

– Да уж яркая, все, блядь, до сих пор проморгаться не можем, какая яркая – отец сплюнул в банку с окурками – понятно ладно детство тяжелое. Думаешь легко в послевоенные годы с такой фамилией в школу ходить было? А вот потом уже непонятно, сам по себе он такой поехавший стал, или его кто с горочки пустил хорошо. Из компании этой их. Не дай бог там люди были, лучше б с зеками бухал, честное слово, но он же у нас богема, шестидесятник, ебтыть.