– Маэстро! Вы слышите меня! Отвечайте!

Маэстро встряхнулся, дрожь прошла по его и так очень живому, выразительному лицу, на котором будто бы каждая мельчайшая мышца была развита, и сам владелец умел этим всем добром, как дирижер, управлять:

– Да, дорогой друг – он был доброжелателен, спокоен, без улыбки в лице, но благодушия в голосе было достаточно – Хожу и не могу сообразить, это же «После вершины – в путь»?

– Ну да. В путь неблизкий, видимо?

– Да-да, так задумывал. Но, во-первых, когда я был в этом месте последний раз, никакой избушки тут не было. Сколько вы здесь уже?

– Да вот ночь переночевали.

– Так вы что, избу эту, как палатку, разложили?

Я обозначил улыбку, подошла Ульти, она была более серьезна. Я ответил:

– Нет, что Вы. Была она здесь.

– Ага! Интересно. Кто ее, звери, что ли, соорудили? Раньше не случалось таких глобальных изменений. Это же не явление природы.

– Разумная жизнь строго – тоже естественное явление.

– Ха! – выдохнул скромный гений – С такого ракурса меня радует, ладно. Ну и как спалось Вам? – он все больше оказывался в нашей совместной реальности. Пожал живо плечами и еще более заинтересованно, разводя руки, как бы обрамляя все вокруг, продолжил – Как вам эта земля, путешественники? Вам, добродетельный сударь? Вам, прекрасная сударыня? – он был взволнован и трогателен – Какое настроение? Какие эмоции, мысли за целые сутки здесь?

– Мы в восторге – синхронно ответили мы с женой, а улыбнулись уже все вместе.

– Спасибо Вам за такие произведения, маэстро! – сказал я.

– Пор считает, что после Вас Земля теперь должна обязательно дать свой ответ, дать своего уникального гения в изобразительном искусстве, чтобы двинуться еще дальше. Хотя мне сложно вообразить, куда уж краше – добавила Ульти с волнением.

– Да, есть куда расти, всегда есть. К примеру, никому не удается воплотить по-настоящему разумную самостоятельную жизнь в картинах. Но это будет когда-то. А что скажете Вы… – он сделал паузу, глянув по очереди на нас.

– Ульти, жена Пора, мы пришли из музея, а вообще мы с Земли, как Вы поняли – торопливо проговорила супруга, я не успел обогнать и представить даму согласно этикету. Гати с искрящимися любопытством гостеприимного хозяина чуть поклонился мне, приложил правую руку чуть выше сердца и поклонился моей жене.

– Какие чувства у Вас, уважаемая Ульти, после ночи в этой картине?

– Честно говоря, я только сейчас, в общении с Вами, догадываюсь понемногу, что это же не совсем та реальность, к которой мы привыкли. Здесь все настоящее. Пусть новое, необычное, но очень настоящее. Целый мир.

– Да, это так и есть – без рисовки кивнул художник – Второе, что меня волнует – да как же я оказался здесь? Ведь я же был в своей мастерской. Начал, понимаете, новую картину, только вот пару линий изобразил, и дальше уже два дня хожу и думаю, как подступиться. Сегодня утром пришел – пока тоже самое. Решил соку выпить, иду к верстаку, поставил стакан, только потянулся к бадье с соком, как вдруг оказался тут.

– Это вопрос ко мне, досточтимый автор нашего сегодняшнего дня – начал я.

– Вы можете звать меня просто сьу Гати, друзья – вставил он, причем приставку «сьу» я не берусь передать точно, это не звук «с», а что-то между шипящей и свистящей, а в конце слова еще присвист.

– Да, сью Гати – попробовал я подражать его произношению, но он тут же перебил меня:

– Я понял, да, Вам непросто это произнести. Зовите просто Винто15.

Мне осталось немного наклонить голову вниз и вправо в знак понимания широты его жеста:

– Спасибо, Винто. Язык у вас и правда сложный. Это радует. Кстати, а сейчас-то мы на каком говорим? Это и не русский, понятно, но и не вантрийский же, и вроде как не кэльгиниг. Какой-то диалект вантрийского все же, что ль?