Четыре операции этой группы играют важную роль в истории интеллекта. Анализ и дедукция больше относятся к научной жизни, к западной цивилизации; индукция и синтез – к примитивной и творческой жизни, к восточной цивилизации. Величайшие открытия – плод индукции, а самые совершенные системы – синтеза. Проницательность интеллекта и восприимчивость вещей в определенное время кажутся более значительными, чем в другое. Когда разум совершенно наивен, все происходит между истиной, которая запечатлевается в разуме в чистом виде, и разумом, который позволяет себя запечатлеть. В этом состоянии завоевания разума не полны, это правда; то, что он постигает, – это не столько абстрактные и аналитические идеи, сколько конкретные и понятные. Здесь нет философской точности, зато есть поэтическая широта. Это синтез, столь же обширный, сколь и легкий, останавливающийся лишь на природе и ее пределах. Вещи входят в сознание яркими и полными свежести, вытравленные там, как ожившие картины; идеи обладают величием, превосходящим обычные пропорции, а к сильным мыслям присоединяются возвышенные чувства. Мощные вдохновения преодолевают все границы, которые впоследствии устанавливает для себя разум, с тем большей свободой, что мысль еще не достигла состояния недоверия; потому что в эпоху этого первобытного подъема она едва ли представляет себе критику; потому что, напротив, она принимает как самоочевидное то, что кажется вероятным, и соглашается с уверенностью, не торгуясь с ней. Это скорее вера, чем наука, вера, полная тайн и загадок, не слишком заботящаяся о точности, о ценности которой она не подозревает. Но, надо сказать, если в этих истинах, которые приходят так спонтанно и с таким доверием принимаются душой, которая их принимает, есть неясность и неясность, то чувство возвышенного и божественного доминирует над легковерием в такой степени, что человек здесь, возможно, более велик, чем в любую другую эпоху развития человечества.

Действительно, привычка к анализу, который разлагает вещи на части, к наблюдению, которое устанавливает факты, к критике, которая их взвешивает, к размышлениям, которые побуждают и выводят, – все это операции, которые останавливают душу в ее естественной спонтанности, приостанавливают жизнь во всех артериях, чтобы наблюдать за ее игрой. Скованные или замороженные этими новыми мерами, идеи превращаются из возвышенных и смелых в мудрые и робкие и становятся неуверенными в себе, когда в порядке исключения поднимаются в те небесные области и божественные источники, где они жили прежде, так хорошо знакомые.

Однако есть в этой эпохе анализа и дедукции и другие достоинства. Душа, которая перестает верить, начинает понимать, даже сомневаться. Наблюдение, изучение и рассуждение создают философию. Разум, который знает себя, знает, что он делает. Разбирая и взвешивая вещи, человек не всегда находит то, что ищет; но это не его судьба – оставаться в неопределенности, и обычно, не останавливаясь на достигнутом, он спешит из своих колебаний перейти к догмам, когда не может перейти к теориям. Истинная природа его ума – двигаться от разложения к переложению, от анализа к синтезу, от сомнения к вере, от веры к уверенности, от уверенности к восхищению, от восхищения к поклонению. Это его нормальная жизнь и его духовное величие. Синтез имеет свои осадки и иллюзии, а анализ – свой скептицизм, свою холодность, свои иссушения. Когда вместо того, чтобы идти от исследования к вере и от критики к реконструкции, ум остается на дороге, потому что не знает, как занять позицию, и не уверен в себе, он падает из подвешенного состояния в бесплодие, а из сухости – в обнищание. Ибо душе нужны доктрины. Без них ее жизнь ненормальна, ее красота увядает, а сила умирает, она лишена всяких чувств, а ее нравственность исчезает вместе с верой в ее мысли. В бесконечном подвешенном состоянии сомнения разум перестает быть самим собой. В духовной жизни восприятие порождает четвертую группу явлений. Сравнение, это двойное внимание, всегда приводит к обнаружению связи между двумя идеями или между общей идеей и объектом, и это восприятие, которое является суждением, обычно следует или приводит к утверждению, отрицанию или сомнению, что является результатом полного рассуждения, какой бы сокращенной ни была его форма. Эти три операции