– С великанами? – удивился отец.
– Высокие, мохнатые, зубастые, с огромными глазищами – настоящие гомеровские циклопы! Они съели индейцев, живут одни за холмами. Есть и приятная новость: отец Антоний поправился, но слаб еще, капитан-генерал не отпускает его с флагмана. У монаха появилась мечта: хочет создать церковное царство на землях язычников. Ему в болезни было видение, Христос воззвал. Антоний проснулся в слезах, плачет, говорит непонятным языком… Упал на колени, лицо в доски упер, полдня пролежал на молитве, не выпрямляя спины, не поднимая головы.
– А потом? – заинтересовался Гальего.
– Вышел на палубу, созвал моряков, сообщил о Благовесте. Да что толку? Народу вокруг нет, кому царство строить? Отложили до островов.
– Божий человек! – уважительно хмыкнул кормчий.
– Несомненно, – согласился Антонио. – Не устали?
– Хватит, положи на спину!
Пигафетта легко перевернул иссохшее тело, подсунул под голову пилота подушку.
– Сосед бредит по ночам? – кивнул на уснувшего Глухого.
– Хуже… – испуганно перекрестился старик. – Беседует с нечистой силой.
– Неужели она прилетает на освященный корабль? – не поверил Антонио.
– Поднимается к потолку, висит…
– Дьявол? – ужаснулся Пигафетта и быстро перекрестил рот. – Серой пахнет?
– Глухой уставится на него и смотрит, не мигая. Лицо делается ужасным, землистым, прямо оторопь берет. Никого не замечает.
– Мычит?
– Молча беседуют. Пробовали туда распятие прикрепить – не помогает! Звали капеллана на ночь читать молитвы, да что Глухому Псалтирь? Видать, много грехов накопилось, коли Божье Слово не спасает.
– Петух кричит?
– Не заметили. Час-другой лежит, глаза прикроет, стонет, борется с нечистым. Только под утро рогатый отступает.
– Давно началось?
– Третью ночь.
– Надо заново освятить покой, – посоветовал Антонио, – и причастить Глухого!
– Языка нет, покаяться не может, вот и мучается человек, – заключил старик.
– Недолго осталось, – пожалел Пигафетта, разглядывая матроса. – Скоро Господь призовет на суд. Упокой, Боже, душу раба Твоего!
– Что ты! – испугался старик. – Живой еще! Огонь горит в нем.
– Кровь пускали?
– Каждый день. С полтаза набралось. Натирали скипидаром и горчицей, обкладывали льдом, курили дымом, привязывали мощи… Не ест, не пьет. Настойку влили – рыгнул назад. Гибнет несчастный. В последние дни мне снится умерший брат, зовет к себе, – прошептал старик. – Это не к добру!
Он со страхом и болью посмотрел на Глухого.
Корпус «Консепсьона» очистили от ракушек, просушили. Темные осклизлые доски посветлели, украсились солеными узорами. Для предохранения их от гнили и морских червей конопатчики приготовили в котлах смесь дегтя и серы. «Чертовым варевом» тщательно пропитали обшивку подводной части корабля. Затем испоганенный корпус окрасили отвратительно пахнущим мерзким составом из древесного угля, сажи, сала, серы, смолы. Когда покрытие остыло и загустело, отогнало ангелов на сотню лиг, конопатчики сварили третий состав из сосновой смолы, древесного дегтя, шерсти животных. Им обмазали подводную часть каравеллы. Поверх ватерлинии нанесли клеевую краску, содержащую деготь, скипидар, воск. Очаровательный букет запахов, достойный образцовой Преисподней, зудил нос до соплей, резал глаза до слез. Вечные спутники моряков – клопы, ошалело ползали по стенам. Их давили мимоходом, образуя коричневые пятна. Из шкафа – кладовой для нижних чинов, – расположенного между битенгами, выкурили толстых тараканов, коих было страшно коснуться ногой. Но воевать – так воевать! Дошла очередь до крыс. Гадины защищали детенышей, отважно кидались на людей.