Утром, когда темные запотевшие окна серели, приходил священник, опускался на колени посреди прохода, творил молитву.

– «Скорый в заступничестве Своем, единый сын Христос, покажи свыше посещение страждущему рабу Твоему, избавь от недуг и горьких болезней…»

Больные поднимались на постелях, сползались в кружок.

– «… как спас Петрову тещу и расслабленного, на одре носимого…»,  – читал капеллан.

– Петрову тещу,  – шевеля сухими обметанными губами, вторили моряки,  – … на одре носимого.

За молитвою просыпался день. В загоне светлело, потухал ночник. Спертый воздух вырывался через раскрытую дверь, по полу сквозило, выветривало страх. Днем силы удваивались, хвори отступали. Возникали длинные разговоры, воспоминания. Со стекол слезами стекала влага, переплеты набухали, как человеческое горе.

Пигафетта первым отправился помогать страждущим. Следуя уставу Родосского ордена, ибо организация крестоносцев сотни лет назад преследовала именно такие цели, ломбардиец не гнушался грязной работы, перевязывал кровоточащие язвы, кормил, утешал ослабевших.

– Вы сегодня не хотите есть,  – упрекнул итальянец кормчего, не притронувшегося к вареву – Не нравится?

– Мутит,  – признался Гальего.

– По-моему, вкусно,  – Антонио принялся расхваливать суп.  – Попробуйте!

– Посиди рядом,  – попросил штурман,  – тяжело мне.

– Болит?  – Пигафетта, дотронулся до его груди.

– Ломит спину.

– Потереть?  – предложил Антонио и бережно перевернул старика на живот.

Уткнувшись в подушку, тот слегка застонал.

– Я велю нагреть песок,  – пообещал рыцарь, задирая рубашку и оголяя поясницу – Сейчас пройдет. Так лучше?  – начал плавно массировать кожу.

Гальего перестал вздыхать, довольно закряхтел, расслабился.

– Хорошо,  – сказал он, прикрывая глаза,  – словно Христос ходит босиком.

– Надавить сильнее?

– Нет,  – испугался кормчий,  – в самый раз.

– Ваш сын опять отличился,  – вспомнил итальянец,  – нашел индейцев. Говорят, ему недолго осталось ходить в старших матросах!

– Скорее бы,  – улыбнулся отец.  – А я обижался, почему не приходит?

– Разведчики два дня плутали по холмам, чуть не замерзли,  – добавил Антонио.  – Сейчас отдыхают, отогреваются.

– Морозы наступили?  – заволновался кормчий.

– Снег лежит рыхлый, сырой, днем подтаивает. Слава Богу, не штормит!

– Не голодаете?

– Рыбы и мяса вдоволь, бери, сколько хочешь. На лето готовим. Капитан-генерал урезал порции хлеба и муки. Теперь каждый корабль заботится о пропитании, снаряжает охотников. Вчера вытянули на берег «Консепсьон». Ох, зрелище! Скоро наступит наша очередь. Приказано до весны очистить и проконопатить корабли.

– Доброе дело,  – поддержал кормчий.

– По случаю больших работ сеньор Магеллан помиловал пятнадцать человек!  – радостно сообщил Антонио.  – Кузница гремит, на берегу сутолока, как на пристани в Севилье. Я думал, зимовать – значит сидеть на кораблях и много спать, а тут – сплошная работа. Капитан-генерал палкой торопит дело. Бывает, трахнет сгоряча даже офицера. Барбоса бегает злым, грозит кулаками, обещает заковать лентяев в цепи вместо освобожденных. Так не больно?  – нажал кулаком на позвоночник.

– Злодей!  – вскрикнул Гальего.  – Ох-хо-хо.

– Не буду,  – успокоил Пигафетта.  – Моралес сказал, у вас косточки окаменели, надо размягчать.

– Постарели,  – поправил штурман,  – требуют покоя, сухую кровать, огонь в очаге, подогретое вино.

– Где их тут возьмешь? Потерпите до дома. Наверное, в Галисии сейчас тепло?

– Апрель месяц – начало весны.

– В Италии птицы запели, цветы расцвели,  – вспомнил Антонио,  – а мы готовимся зимовать! Раньше я не мог понять: как люди в Южном полушарии ходят вниз головами? Теперь вижу: ходят здесь так же, а живут наоборот. Может, и время движется назад? Не случайно же Васко встретился с великанами.