К обеду главная работа закончилась. Подпертая с двух сторон толстыми досками, каравелла стояла на стапеле. Чистильщики насажанными на древки копей широкими стальными ножами оскоблили бока, срезали траву и моллюсков. Пахло гнилью, сыростью, йодом. Юнги ведрами таскали воду, окатывали борта, начисто протирали тряпками. Холодная вода обжигала руки, леденела на обшивке, но на снегу под днищем уже зажигали костры, начинали просушку, травили древесного червя. Гулко изнутри корпуса застучали плотники, менявшие обветшавшие доски. Кандальники вычерпывали из-под пайолов тухлую зеленую жидкость, собирали в лохани расползавшуюся грязь, пугали крыс и мышей, разбегавшихся под ногами, карабкавшихся по отвесным деревянным переборкам. Грызунов травили в походе, но их количество не убавилось.

– Ошпарить бы крыс кипятком!  – мрачно посоветовал Симон, в прошлом сверхштатный член экспедиции и слуга Мендосы, не отличавшийся веселым нравом, а в цепях – тем более.

– Божья тварь…  – промолвил Мартин, поблескивая в полумраке белыми зубами.

– Божья?  – не поверил Симон.  – Исчадье ада!

– Господь создал их мучить грешников,  – ответил Мартин.

– Врешь,  – отрезал португалец.

– Спроси у штурмана,  – посоветовал приятель. Симон не решился. Элькано молча черпал жижу.

– Эй, бунтари,  – послышался с палубы голос Серрана,  – чего тянете? Шевелите руками, пока плети не получили!  – Капитан засунул голову в вентиляционный люк, попытался разглядеть в темноте днище.  – Кто здесь? Ты, Симон? Ушастый с тобой? Третьего не разгляжу…

– Сеньор Элькано,  – подсказал Мартин.

– Выдеру всех, коли не кончите к вечеру!

– Сам торопись, а нам некуда,  – надулся Симон, когда португалец ушел.  – Тоже мне, капитан… Наш был дворянином, не спускался в трюм, руки не пачкал, а этот? Кабы не альгвасил…

– Не болтай языком, пока не укоротили!  – погрозил баск.

– Я теперь ничего не боюсь,  – взъелся португалец.  – Что может быть еще хуже? Сяду и не буду работать, пусть Серран отсасывает дерьмо.

– Побьет,  – напомнил Мартин.

– Я не раб! Я его, суку, цепями задушу! Я их…  – ударил кулаками по шпангоуту.

– Перестань!  – оборвал Элькано.  – Распустил слюни. Тебя никто не поддержит, люди хотят жить.

– Успокойся, Симон,  – попросил Мартин,  – скоро снимем цепи. Капитан-генерал простил мастеровых и нас помилует. Отдохни, пока мы вынесем лохань, наберись терпения. О, мышка прибежала… Кыш, серая!

Смотри, лезет по стене, а ты хотел ошпарить ее кипятком. Пусть живет, у нее нет другого дома.

– Ты свихнулся, Ушастый. Тебе плетью грозят, а ты мышей жалеешь!

– Переживем. Отец Антоний молится за нас, не даст погибнуть. Арестанты с лоханью направились к лестнице. Осторожно поднялись по щербатым ступеням, выплеснули грязь на землю. Дым костров поднимался вдоль бортов, вился клубами, собирался в сизое облако. Каравелла без мачт и руля, который сняли и отнесли в кузницу чинить краспицы, плыла по огненной туче. Снизу дохнуло паленой смолой, дегтем: конопатчики варили шпаклевку. Бухали по шпангоутам плотники, скрежетали об обшивку скребки, трещали сырые поленья, звенели молотки по скобам и штырям, вгоняемым в податливое тело корабля, стонали отрываемые доски, суетились и кричали моряки.

– Чтоб тебе!  – перегибаясь за борт и чихая от дыма, грозил Акуриу.

– Куда паклю засунули?  – гремел верзила-канонир Ролдан, смахивая с лица волосы.

– Неси хворост, Педро! Прижжем покрепче червей!

– Загорит корма, ей-богу загорит!  – возмущается Карвальо.  – Полей водой!

– Где Мартин, куда делся?  – взывает капитан.  – Позовите стражника!

– Дыру нашли!  – перекрывая голоса, доносится снизу – У самого киля.