Заканчивались подготовительные работы для ремонта судна. Разгруженный и наполовину разобранный корабль на лодках подтянули к берегу где плотники соорудили катки для вытаскивания его из воды. На грязном снегу перемешанном с песком и галькой сотнями ног, собралась у канатов почти вся флотилия. Только хворые лежали в трюмах, да вахтенные глазели с верхних палуб. Поредела эскадра, обносилась, завшивела.

Серый утренний свет розовел, сменялся ясным солнечным днем с легким морозцем. Вялый туман над гаванью заалел, попятился, обнажил спокойную поверхность залива с застывшими недвижно судами. Сонные крики птиц резали тишину.

Адмирал возложил руководство работами на нового капитана «Консепсьона» – Серрана и его помощника Карвальо – людей опытных, уважаемых моряками. А сам с Барбосой и Мескитой наблюдал поодаль, в окружении охотничьих псов, откормленных рыбой и звериным мясом. Эти верные помощники, засидевшиеся на палубах и голодавшие вместе с людьми, загоняли по снегу зайцев, коз, лисиц, кормили команды. Моряки берегли и любили их. По ночам собаки сторожили склады от вороватых гостей, отгоняли волков.

– Гуляешь, Санита?  – Фернандо потрепал по голове мохнатую суку – Жди приплода, Дуарте.

– Я тут причем?  – не понял шурин.

– Твоя собака, с «Виктории»,  – поглаживая довольную Саниту, сказал адмирал.  – Заберу у тебя половину щенков.

– Всех возьми,  – великодушно предложил Барбоса.  – Они гадят в трюме, а там без них грязи по колено.

– Знаю, Мендоса не следил за порядком,  – согласился Магеллан и зло добавил:  – Надо было скормить его псам! Они любят человечину.

– Казначею и так досталось…  – шурин невольно повернулся к лобному месту, где на шестах гнили изувеченные головы Кесады с Мендосой.  – Фу, гадость!  – поморщился он, словно почувствовал запах разлагающегося мяса.  – Может, снять?

– Пусть висят.

– Чего они медлят?  – вмешался в разговор Мескита.  – Время уходит, не успеем за день просушить.

– Не спеши,  – удержал Фернандо родственника, готового отправиться на помощь Серрану,  – капитан знает дело.

Голый корпус «Консепсьона» притянули к каткам. С палубы спустили толстые растительные тросы, концы вытащили на сушу. Боцманы расставили команды у канатов в четыре большие «сороконожки», веером расползавшиеся по пологому берегу. По знаку Акуриу, хозяина палубы «зачатников», гусеницы напряглись, потащили судно на катки.

– Раз – потянули! Два – потянули!  – скомандовал звонким голосом боцман. Канаты зашевелились, напружинились, корпус рывками двинулся вверх.  – Тяни – раз! Тяни – два!  – размахивал в такт рукой испанец.

– Перевернут, черти!  – испугался Мескита, заметив, как слегка наклонился вылезающий из воды корпус.

– Цыц!  – резко оборвал адмирал и случайно наступил на лапу Саниты.

Собака жалобно заскулила, отошла в сторону, а он пошел к воде. Нагнувшись, будто в такой позе лучше видно, Серран разглядывал показавшееся днище. Буро-зеленые водоросли, черно-синие и белые раковины моллюсков мерзкой слизью облепили обшивку.

– Давай, давай!  – подсказывал капитан боцману – Карвальо, готовь бревна!

– И-и – раз! И-и – два!  – гремел Акуриу, краснея от напряжения, словно сам упирался короткими ногами в землю, тащил трос – И-и – раз!  – испарина выступила на лбу, длинные вьющиеся волосы выпали из-под шапки.

Матросы, солдаты, мастера, офицеры, священники дружно тянули каравеллу, набирали полную грудь воздуха и медленно ритмично выдыхали. «Сороконожки» раскачивались на месте, спотыкались и падали, но упорно шаг за шагом продвигались от воды, волочили здоровенное тело больного корабля, как муравьи тащат дохлого жука.