– Могло быть хуже,  – мрачно добавил Васко.  – Когда следы стали пропадать, из трех превращаться в один, двоиться, разбредаться в стороны, петлять, я подумал: тут кроется что-то неладное.

– Мне казалось, будто кто-то наблюдал за нами – признался Леон.  – Почему они не напали?

– Не знаю.

– Надо было засветло повернуть назад, а мы заплутали в холмах. Ты уверен, что это наши следы?

– Они меньше ног туземцев.

– Мне чудится, будто мы здесь не одни.  – Леон боязливо огляделся по сторонам.  – Почему волки не подходят близко, кого боятся?

– Снег пахнет людьми,  – пояснил Васко,  – но где они?

– Ждут, когда обессилим.

– А ты думал, они выйдут встречать нас, женщин приведут?  – горько усмехнулся португалец.  – Ты зачем ищешь их?

– Сам знаешь…

– Тогда помалкивай.

– Страшно сидеть без оружия, ждать, когда великаны накинутся с дубинами.

– Значит, отдышался, отдохнул.

– Зябко.

– Сейчас пойдем, только еще чуть-чуть…

Теперь Гальего не хотел подниматься, тянул время.

– Нужно по звездам выбираться из лабиринта на восток,  – решил Леон,  – прямо к океану.

– Отсюда полдня пути до залива, а берегом неизвестно, сколько придется брести до кораблей,  – не согласился товарищ.  – Если к утру не вылезем из холмов – пойдем на солнце.

Они поднялись и побрели вдоль лощины по темневшей в снегу цепочке следов, держась дальше от холмов, опасаясь встречи с людьми, которых искали две недели. Хрустел примороженный снег, лязгали мешавшие движению доспехи, холодили плечи и грудь. Посреди бело-серой пустыни сумрачный блеск брони отпугивал великанов, превращал моряков в необыкновенных существ, сохранял жизнь. Хрустальный месяц повис над головой. От него или от звездочек – серебряных колокольчиков, а может быть, от изнеможения звенело в ушах. К звону примешивались шипение и свист, будто лопнул кожаный пузырь, и ветер шумит в снастях. Сквозь монотонный гул доносились редкие крики птиц, напуганных одинокими фигурами, вой хищников. На это не обращали внимания, словно прорывавшиеся сквозь шум в голове внешние звуки были из другого мира. Осталось одно – двигаться, медленно переставлять ноющие одеревеневшие ноги, теряющие чувствительность к морозу. В глазах рябило от бесконечного однообразия полей. Вершины холмов то приближались, то растворялись вдалеке. Темень преграждала путь, отступала назад, обнажала петляющую полоску их собственных следов. Моряки давно потеряли туземцев, блуждали в лабиринте.

Выбившись из сил, садились в сугроб, терли виски, хрипло дышали, молчали, не замечали алмазной красоты неба, пухового простора долин. С неимоверным напряжением заставляли себя подняться, понимали, что главные враги – холод и сон – подкрадываются все ближе. Поддерживая друг друга за плечи, упорно шли вперед, таранили пространство, следили за тем, чтобы не сбиться со следа, не потерять ниточку надежды.

Посреди ночи моряки спустились в низину, где наткнулись на вторую, затем на третью человеческие тропы. Они не сразу поняли, что нашли выход. Помутившееся сознание среди звериных следов выхватило отпечатки испанских сапог. Друзья чуть не лишились рассудка и закричали. Кого они звали на помощь? Осипнув, моряки убедились: здесь нет белых людей. Все же стало легче идти, надежда обрела зримые очертания. Равнина, на которой отдыхал отряд, лежала где-то неподалеку.

Когда впереди показались солдаты – темные точки на погребальном саване, матросы опустились в снег, безропотно покорились судьбе. Они не сомневались: вернулись великаны. Не было желания кричать, молиться, сопротивляться, бежать, спрятаться за холмом. Разве можно улететь по воздуху, не оставив предательских следов? Леон скинул шлем, повалился на спину, стиснул зубы, заскулил от злости и досады, как загнанный в подворотню пес. Васко отвернулся от надвигавшихся фигур, равнодушно поглядел на приятеля. Захотелось расстегнуть ремешки, скинуть мешавший дыханию нагрудник. Усталость и лень пересилили желание. Португалец нырнул в сугроб, прикрыл голову обмороженными руками. Он слышал, как успокоился Панкальдо, как отчаянно до боли в голове зазвенели колокольчики, шквалом налетел ветер, и все стихло. Васко потерял сознание.