Его острый ум и неистребимое обаяние вскоре принесли свои плоды. Во время одной из остановок, в небольшой деревеньке, Федька заметил молоденькую девушку, дочь местного мельника, которая с любопытством разглядывала пленных. В её взгляде не было ни страха, ни брезгливости, лишь чистое, незамутненное любопытство.

«О! – воскликнул Федька, поднимаясь с земли, несмотря на ноющую боль в ноге. – Вот это я понимаю! Наконец-то хоть кто-то, кто не пахнет порохом и мерзостьм! Мадемуазель, позвольте представиться. Князь Федор Щукин. К вашим услугам. Или, скорее, к вашим коленям, ибо стоять в полную высоту не могу, ногу подстрелили, чтоб ей пусто было».

Девушка покраснела, но не отвернулась. «Вы… вы говорите по-французски?» – спросила она, слегка запинаясь.

«Не просто говорю, мадемуазель, а пою! – Федька расплылся в своей самой обезоруживающей улыбке. – Мой французский так же прекрасен, как ваши глаза, и так же свободен, как птица в небе. В отличие от меня, хе-хе. Я, к сожалению, сейчас нахожусь в гостях у вашего императора, и, как вы видите, он не слишком церемонится с гостеприимством».

Он начал отпускать комплименты, полные двойного смысла и легкого флирта. Рассказывал ей о своей якобы трагической судьбе, о том, как его, несчастного поэта и любителя женских сердец, загребли на эту бессмысленную войну. Девушка слушала, раскрыв рот, и, кажется, искренне ему сочувствовала. Федька же, пользуясь моментом, незаметно выудил из кармана какую-то мелкую безделушку – старинную запонку, которую чудом не отобрали при обыске, и протянул ей.

«Это вам, мадемуазель, в знак моего глубочайшего уважения и восхищения вашей несравненной красотой. И, возможно, в качестве залога того, что, когда я вернусь в Петербург, я обязательно напишу о вас сонет. Или даже оду. Если вспомню ваше имя, конечно».

Девушка, очарованная, взяла запонку. Ее отец, мельник, наблюдавший за этой сценой издалека, поначалу хмурился, но потом, видимо, решив, что безобидный флирт лучше, чем бунт пленных, лишь махнул рукой.

Попытки Федьки найти выгоду в своём положении не ограничивались флиртом. Он внимательно слушал разговоры солдат, пытаясь уловить хоть какую-то полезную информацию. Кто-то говорил о передвижении войск, кто-то – о нехватке провианта, кто-то – о том, что Наполеон очень зол на русских и, возможно, собирается их наказать. Федька мотал всё это на ус. Ему это могло пригодиться. Чем больше информации, тем легче будет вывернуться из этой «золотой клетки».

Однажды, когда они остановились в относительно крупном городке, к их повозке подошел французский офицер, немолодой, с проницательным взглядом. Он долго разглядывал Федьку, который в это время, казалось, задремал, но на самом деле внимательно следил за ним.

«Мосье, – произнес офицер, – говорят, вы князь Щукин. И весьма образованный человек. Говорите на нескольких языках, к тому же обладаете… э-э-э… необычайным красноречием».

Федька приоткрыл один глаз. «Образован, офицер, как сама богиня мудрости, только, к сожалению, не настолько красив. А красноречие… это дар, который я использую исключительно для того, чтобы уболтать женщин и выторговать себе лишнюю бутылку вина. А вы что, хотите меня нанять в качестве придворного шута? Или, может, хотите пофилософствовать о бренности бытия? Только предупреждаю: я на голодный желудок не философствую. И без водочки – тоже».

Офицер лишь усмехнулся. «Не шута, мосье. И не философа. На вас обратили внимание. Вы, похоже, не так просты, как кажетесь. И ваше знание языков, и ваш… характер… могут быть полезны. Очень полезны. Для кого-то весьма влиятельного».