«Инвалид? – Федька нахмурился. – Да я на этой войне и не воевал толком! Я больше по части дипломатии, понимаешь? Развлекать женщин, вести светские беседы… А тут, черт возьми, пули, кровь, грязь. Отвратительно!»

Он огляделся. Рядом с ним, на соломе, лежали другие раненые. Русские, французы – все перемешались в общей куче страданий. Некоторые стонали, другие тихо бредили. Комичные попытки понять, где он и что происходит, перемежались с ощущением полного абсурда.

«Так, значит, мы едем куда-то… вглубь Франции, я так понимаю?» – уточнил Федька.

«Да, на восток, – подтвердил солдат. – А потом, может, и в Париж. Кто знает, что с вами Бонапарт сделает. Вы же, говорят, князь какой-то там? Аристократ?»

«Князь, будь он неладен. Князь Щукин. И что с того? Разве князьям не положено нормального обращения? Мне бы водочки. И, если можно, кого-нибудь из медсестер. Желательно молоденьких и не слишком уродливых».

Француз недоуменно поднял бровь. «Водки? Медсестер? Мосье, вы, кажется, не совсем понимаете, где находитесь. Это плен. Здесь дают что дают, и благодарят, что живы остались».

«Это вы не понимаете, милейший, – усмехнулся Федька. – Если человек привык к комфорту, то отсутствие комфорта для него хуже смерти. Так что, будьте любезны, подумайте о моем душевном состоянии. Мне вот что-то подсказывает, что я для вашего Наполеона могу быть очень даже ценным кадром. Иначе зачем бы меня тащили? А ценные кадры, как известно, требуют особого отношения. Вы же не хотите, чтобы я сбежал?»

Последняя фраза прозвучала с такой искренностью и обезоруживающим обаянием, что солдат на секунду задумался. Этот русский был не похож на других пленных. В его глазах плясали бесенята, а в голосе сквозила такая непринужденная наглость, что это подкупало.

«Сбежать? Вы, раненый? Куда?» – он наконец усмехнулся.

«Куда глаза глядят, милейший. Главное, чтобы там были бабы и водка. А остальное – дело техники. Ну так что? Бутылочка найдётся?»

Солдат покачал головой, но в его взгляде уже не было той прежней брезгливости. Скорее, удивление и легкое восхищение. Похоже, Федька начинал осваиваться в новой для себя роли – «интересной диковинки» при французском дворе. Или, по крайней мере, в французском обозе. А это уже что-то. Начало пути к свободе. И, возможно, к новым приключениям.

Глава 8: Дорога вглубь

Дорога вглубь французских территорий оказалась нудной и однообразной. Федька, хоть и предпочитал движение застою, не выносил однообразия. Их везли в грязных, скрипучих повозках, в компании таких же несчастных пленных, а вокруг расстилались бескрайние поля, которые казались ему до омерзения одинаковыми. Единственным развлечением были редкие остановки в деревнях, где можно было хоть на кого-то посмотреть, кроме замурзанных солдат и тоскливых лиц сокамерников.

Условия содержания пленных были, прямо скажем, не царскими. Кормили баландой, от которой воротило даже его, привыкшего к изысканным яствам. Спали на голой земле или, в лучшем случае, на тонкой охапке соломы. Но Федька не унывал. Его природный гедонизм и неискоренимая вера в то, что даже из дерьма можно выжать каплю нектара, не давали ему пасть духом.

«Ну что, братцы, – обращался он к окружающим, – как вам эта французская кухня? По мне, так она хуже, чем свиной хрящик без соли. А ведь говорят, они там, в Париже, лягушек жрут! Ужас, мать его!»

Пленные, как русские, так и французы (среди них были и дезертиры, и просто несчастные, попавшие под горячую руку), иногда слушали его, иногда отмахивались. Но Федька не требовал внимания. Ему достаточно было самого процесса вещания.