Человек за столом позволил себе легкую улыбку. «Понимаю. Ваше… непринужденное общение с нашими солдатами, ваше знание языка. Всё это не осталось незамеченным. Мы, мосье Щукин, ищем людей, которые мыслят… нестандартно. И вы, кажется, из таких».

«Нестандартно? – Федька усмехнулся. – Да я вообще, если честно, полный абсурд. Но, как показывает практика, в этом мире абсурд часто бывает куда полезнее здравого смысла. Особенно, когда речь идет о войне. Или о женщинах».

«Женщины пока подождут, мосье. А вот война… Война – это серьёзно. Мы предлагаем вам… сотрудничество. Не воевать, нет. Но быть… полезным. Возможно, при дворе. Вы, говорят, весьма… обаятельны».

Федька внутренне ликовал. Его интуиция не подвела. Из простой жертвы обстоятельств он превращался в нечто большее. В инструмент. А инструмент, который хорошо себя зарекомендовал, всегда получает лучшую смазку и самый комфортный ящик.

«Сотрудничество? – Федька сделал вид, что глубоко задумался, хотя на самом деле уже предвкушал все прелести жизни при французском дворе. – Ну что ж. Я человек гибкий. И, как говорится, за хороший стол и красивые женские глаза готов на многое. А условия? Я, знаете ли, к аскетизму не приучен».

Человек за столом вновь улыбнулся. «Условия будут. Весьма привлекательные. Вы скоро отправитесь в Париж. И там… там мы обсудим всё подробно. А пока… отдохните, мосье Щукин. Привыкайте к мысли, что ваша жизнь в плену будет не такой уж и плохой».

Федька кивнул. Париж. Придворные интриги. Возможно, новые знакомства. И, кто знает, может быть, даже какие-нибудь незамужние фрейлины. Война войной, а жизнь, как известно, продолжается. И Федька был готов продолжать её во всей красе. Особенно если это означало избежать грязи и скуки фронта.

Глава 10: Под крылом Императора

Путь в Париж оказался долгим и, как ни странно, вполне комфортным для Федьки. Его везли не с обозом пленных, а в относительно приличной карете, что уже было знаком особого расположения. За окном проносились аккуратные французские деревушки, ухоженные поля и редкие, но живописные леса, порой сюрреалистичные в своем спокойствии, словно мир вокруг замер в ожидании чего-то неизбежного. Контраст с выжженными русскими землями и хаосом Бородинского поля был разительным и, признаться, весьма приятным. Здесь не пахло смертью и гарью, только свежим хлебом и виноградниками.

Наконец, показался Париж. Город предстал перед Федькой во всей своей поразительной роскоши, разительно контрастирующей с суровым российским фронтом. Величественные здания, шумные улицы, элегантные экипажи и толпы праздно одетых людей – всё это ошеломило его после месяцев лишений и военных будней. Федька, хоть и был аристократом, давно уже отвык от такой демонстративной роскоши.

Его доставили не в тюрьму и не в казарму, а в один из особняков, принадлежащих, как ему объяснили, кому-то из приближенных Наполеона. Здесь его встретили как если не гостя, то, по крайней мере, как весьма ценный экспонат. Комнаты были просторными, мебель – дорогой, а еда – изысканной. Правда, за ним постоянно приглядывали, но Федька уже привык к тому, что его свобода всегда была лишь иллюзией.

«Ну что, князь Щукин, – обратился к нему один из офицеров, принесший вино и свежие фрукты, – теперь вы под крылом самого Императора. Можете считать себя… интересной диковинкой при дворе. Вами заинтересовались. И не только как пленником».

«Диковинкой, говорите? – Федька откусил сочную грушу. – Что ж, я не против быть диковинкой, если диковинкам дают есть, пить и, желательно, спать не одному. А то я, знаете ли, к одиночеству не привык».